Уильям Бойд - Неугомонная

Теперь я понимаю: отец знал, что скоро умрет, вернее, смутно об этом догадывался. В конце концов, мы — часть природы, и я уверена, что старые животные инстинкты сидят глубоко внутри нас. Животные наверняка умеют читать сигналы, а наши большие, сверхразумные мозги не могут заставить себя дешифровать их. Сейчас я уверена в том, что собственный организм каким-то образом исподволь посылал отцу предупреждающие сигналы неминуемого конца, последнего сбоя системы, но они только смутили его. Через два дня после того, как я накричала на него из-за света, отец упал и умер в саду после обеда. Он обрезал увядшие бутоны роз — занятие не слишком утомительное — и умер моментально, как нам сказали. Этот факт успокаивал меня, но я до сих пор ненавижу воспоминания об этих нескольких неделях замешательства и страха, его timor mortis. [36] Страх смерти (лат.).

Я открыла дверцу машины и села за руль, чувствуя грусть. Неожиданно я очень сильно затосковала по отцу. Вот интересно, как бы он отреагировал на поразительные откровения моей матери, своей жены. Конечно, будь папа жив, все было бы по-другому, хотя, что уж теперь говорить, ничего не изменишь. И поэтому, чтобы отвлечься от грустных мыслей, я постаралась представить себе Тимоти Томса без бороды благородного идальго. «Родриго» Томс — а что, славно звучит. Возможно, я буду звать его Родриго.

ЕВА ДЕЛЕКТОРСКАЯ БЫСТРО СОШЛА с поезда на вокзале Санта-Фе в Альбукерке. Было восемь часов вечера, и она прибыла на день позже, чем планировала, — но зато это было наверняка безопасней. Она понаблюдала за выходящими из поезда пассажирами — их оказалось около десятка, а потом дождалась, когда поезд отправится дальше в Эль-Пасо. В Денвере Ева оторвалась от двух хвостов и сейчас не обнаружила никаких признаков преследователей. Несмотря на это, она все же прошла пару кварталов вокруг вокзала и, убедившись, что за ней никто не следил, вошла в первую попавшуюся гостиницу — «Коммершиал», — где заплатила шесть долларов аванса, сняв одноместный номер на трое суток. Комната была небольшой и довольно грязной, из окна открывался отличный вид на вентиляционную шахту, но ее все устраивало. Ева оставила в номере чемодан, вернулась на вокзал, села в такси, попросив водителя отвезти ее в «Отель де Варгас», который был выбран местом встречи с первым агентом. «Де Варгас» оказался в десяти минутах ходьбы, в деловом районе города, но после потрясения, пережитого в Денвере, ей требовалось отдышаться. Один город — две гостиницы — стандартный прием, которому Ева научилась в Лайне.

Гостиница «Де Варгас» соответствовала своему претенциозному иностранному названию. Она была пышно разукрашена, имела сто номеров и коктейль-холл. Ева надела кольцо на палец, прежде чем зарегистрироваться и объяснить портье, что ее багаж был утерян в Чикаго и что железная дорога скоро пришлет его.

— Никаких проблем, миссис Далтон, — сказал портье, — мы обязательно сообщим вам сразу же, как он прибудет.

Номер выходил окнами на небольшой декоративный дворик с журчащим фонтаном. Ева приняла душ и спустилась в коктейль-холл, темный и практически пустой. Она заказала коктейль «Том Коллинз» у пухлой официантки в коротком оранжевом платье. Ева не чувствовала себя спокойной, ее мозг работал слишком напряженно. Она грызла орешки, пила свой коктейль и думала, как ей лучше поступить.

Из Нью-Йорка она поехала в Чикаго, где провела ночь, намеренно не сев в поезд, который шел в Канзас-Сити.

Траектория ее поездки по Америке была похожа на брошенный в западном направлении камень, который медленно падал в Нью-Мексико. На следующий день она направилась в Канзас-Сити, пропустила еще один поезд, но теперь на Денвер, и на вокзале ждала три часа следующего. Ева купила газету и прочла на девятой полосе несколько заметок о войне. Немцы подходили к Москве, но зима сдерживала их продвижение — однако Ева не нашла никакой информации о происходившем в Англии. На следующем отрезке своего путешествия, когда поезд подходил к Денверу, она, как обычно, прошлась по вагонам. И заметила хвост на смотровой платформе. Их было двое, они сидели вместе, какая глупая беспечность: сядь преследователи врозь, возможно, она бы их и не заметила. Но Ева уже видела эти два угольно-черных пиджака в Чикаго, как и оба этих галстука, один — цвета жженого янтаря, второй — красно-коричневый. Красно-коричневый был из ткани с ромбовидным рисунком, он напомнил Еве галстук, который она однажды подарила Коле на Рождество, — брат всегда надевал его с бледно-голубой рубашкой, она хорошо помнила это. Ева взяла с него слово, что это будет его «любимый» галстук, и Коля с серьезным видом пообещал ей это. «Это будет всем галстукам галстук, — сказал он, стараясь сохранить на лице серьезное выражение. — Уж не знаю, как тебя благодарить». Именно из-за галстука Ева и запомнила тех, кто следил за ней: молодого человека с выпирающей нижней челюстью и седеющего мужчину постарше с усами. Она прошла рядом с ними и села, глядя в окно: поезд ехал по прериям. В оконном отражении она увидела, как преследователи немедленно разъединились: «выдвинутая челюсть» пошел вниз, а «усатый» сделал вид, что читает газету.