Филипп Делерм: Пузырь Тьеполо

Как долго говорил он на исходе этого ослепительного, воздушного дня! И, словно встряхнувшись, закончил другим тоном:

— Так когда мы отправимся к твоему дяде Винченцо?

— Я даже не знаю, жив ли он еще. Какое нам вообще дело до этих людей! — Франческо презрительно поморщился. — А зачем тебе?

Орнелла кое-как отговорилась. Да нет, я просто так, из любопытства. Она и спрашивала-то брата без особой охоты. Предположение Антуана казалось ей невероятным. Итальянцы всегда, даже в самые мрачные годы фашистского режима, защищали евреев от нацистов. Орнелла еще из школе читала доклад Дино Альфьери, итальянского посла в Берлине, в котором он возмущался нацистскими законами против евреев. Муссолини, которого немцы вынуждали ввести подобные меры, сначала сделал вид, что подчиняется, а потом резко развернулся и в 1943 году передал еврейский вопрос на оккупированных Италией трансальпийских территориях в ведомство гражданской полиции. В учебнике истории говорилось о мужестве ее начальника Лоспинозо, который боролся с гестапо за спасение почти пяти тысяч еврейских беженцев.

Глядя на смятение Орнеллы, Антуан про себя усмехался. Тема явно была еще горяча. Сам он читал книгу Примо Леви, который описывает события совсем иначе. Он понял, что Орнелла не на шутку задета. Она попала меж двух огней. Стремление узнать истину натыкалось на серьезную преграду — страх, что эта истина окажется неприемлемой. Когда Антуан спросил, не осталось ли какого-нибудь свидетеля, кто мог бы рассеять сомнения, Орнелла нехотя назвала имя Винченцо. Дяди, которого она никогда не видела и о котором почти ничего не знала. Кто-то из домашних когда-то упоминал о нем вскользь и все в том же неприязненном тоне. Стена неизвестности. И вот теперь эта тайна не давала Орнелле покоя. Она поняла то, в чем прежде из малодушия не решалась признаться: такой раскол в семье не мог произойти из-за банальных любовных шашней ветреного деда.

— Бурано, — задумчиво произнесла она. — Это место всегда было под запретом. Меня туда не пускали — нельзя, и все. Предлог всегда находился. Не знаю, жив ли дядя, но уверена теперь, что его надо искать на Бурано.

Подтверждение ее догадки легко нашлось в Интернете: на острове Бурано действительно проживал некий Винченцо Россини. И вот однажды утром они с Антуаном поднялись на борт набитого туристами вапоретто, который плыл к островам лагуны. Большинство сошли на Мурано — видимо, закупать сувениры на стекольных фабриках. В Антуане вспыхнула старая злость, и он принялся ругать стадный инстинкт. Бурано в этом смысле оказался не намного лучше, однако, оставив позади узкую улочку, где на каждом шагу торговали кружевами с лотков, они попали в живописный городок. Стоял жаркий полдень, пригоршня ярких пестрых домиков — красных, синих, желтых, зеленых — напоминала декорацию к пьесе комедиа дель арте. На каменных плитах, между каналов, было установлено примитивное, но довольно замысловатое сооружение из длинных, чуть прогнутых шестов с натянутыми между ними бельевыми веревками, на которых красовалась целая выставка исподнего: разноцветные трусы, белые майки, широкие байковые панталоны и т. д. Под ними пожилая женщина в стягивающей волосы черной косынке драила щеткой обильно политый водой и без того уже безукоризненно чистый тротуар.

С тех пор как они сошли на берег, Орнелла с каждой минутой делалась все бледнее и неразговорчивей. Не она, а Антуан обратился к женщине. Услышав имя Россини, та подозрительно оглядела их обоих и наконец указала на небольшой красный домик, до которого оставалось несколько шагов. Из-за полосок закрывавшей вход аляповатой пластиковой ширмы доносились звуки радио. Орнелла испуганно затрясла рукой и готова была повернуть назад, но Антуан уже шагнул внутрь. Орнелла, съежившись, присела у порога и с бьющимся сердцем стала ждать. Радио замолчало. Довольно долго были слышны приглушенные голоса. Женщина на улице отставила щетку и во все глаза следила за происходящим. Наконец ширма приподнялась, и Антуан жестом пригласил Орнеллу зайти.

В комнате был жуткий беспорядок: груда грязной посуды в раковине, ворох неглаженого белья на стуле, повсюду разбросаны старые газеты, на стенах кое-как приколотые булавками желтые вырезки. На столе кастрюля с артишоковыми кочерыжками. Логово старого холостяка — женская рука явно ни к чему тут не прикасалась. Хозяин встал навстречу Орнелле — хоть и заплывший вальяжным жирком, заросший щетиной, но еще довольно красивый мужчина. Высокого роста, с костистым лицом и орлиным носом, густыми сединами. Он довольно сносно говорил по-французски и к Орнелле тоже обратился на этом языке: