Александр Шаргородский - Сказка Гоцци

— Чао, Антонио, — кричал ему Вивальди.

Потому что его, как и блестящего маэстро, звали Антонио, естественно, на итальянский манер.

Антон Гоц звали его.

— Буонджорно, Антонио, — улыбался Вивальди.

— Буонджорно, маэстро, — отвечал Антон Гоц.

— Не гобой ли у тебя там в футляре? — поинтересовался Вивальди.

— Гобой, маэстро, — скромно отвечал Гоц.

— Не сыграешь ли нам что-либо из Вивальди? — говорил маэстро.

Гондола покачивалась.

Гоц брал футляр, доставал из него инструмент, прикладывал к губам и начинал играть концерт для гобоя с оркестром.

Откуда каждый раз брался оркестр — он объяснить не мог.

Эти знакомые надоевшие морды появлялись прямо из лагуны, откуда-то из-за острова Джудекка, верхом на пюпитрах, а мерзавец Вайнштейн плыл на своей дирижерской палочке и дирижировал своим толстым, корявым, как лопнувшая сарделька, пальцем.

Эта сарделька не дирижировала, а как бы грозила Антону, и смычки грозили, и даже старый контрабас.

Он не мог уплыть от коллектива даже во сне. Даже когда играл соло — они не исчезали, хотя были совершенно не нужны.

И лишь когда он прятал гобой, весь оркестр синхронно тонул на рейде Сан-Марко, и только палочка Вайнштейна мерно покачивалась на воде.

— Неужели я написал такую божественную музыку? — вытирал слезы Вивальди.

— Вы, маэстро, вы! Может, хотите что-нибудь из «Времен года»?

И маэстро всегда просил одно и то же.

— Пожалуйста, «Весну», - говорил он и садился на ступеньки.

И Гоц начинал играть «Примаверу».

Вивальди вытирал кружевным манжетом легкие слезы.

Все, что написал старый маэстро для гобоя, исполнял ему Гоц.

И каждый раз после этого Вивальди приглашал его в свой оркестр, в церковь Санта Мария делла Пиета.

— Ты будешь концертмейстером, Антонио, — обещал он ему. — Скузи, — извинялся Гоц, — не могу.

— Перке? — удивлялся маэстро.

— Это невозможно, — разводил руками Гоц.

— Ты получишь тысячу дукатов, — обещал Вивальди.

— Дело не в зарплате, — отвечал он.

— Ты можешь стать прокуратором, — продолжал Вивальди, — даже дожем. Никто в венецианской республике не играет так, как ты, и во всей Италии нет музыканта подобного тебе.

— Что толку, — говорил Гоц, — ведь я живу в Советском Союзе.

По всему виду Вивальди было ясно, что он никогда не слышал об этой стране, но каждый раз после этого с него почему-то сползал парик, он бросался наверх, на кампаниле, и начинал судорожно раскачивать колокол, как это делали в старину, когда на Венецию двигалась турецкая армада… И вот под эту музыку, уже в десяти гребках от Дворца Дожей, где он должен был просить убежище, Гоц всегда просыпался.

«Концерт Вивальди для колокола с оркестром» — называл он ее…

Этот сон снился ему всегда перед поездками за рубеж, причем только в капиталистические страны.

Когда ж они ехали в Болгарию или там в ГДР — ему не снилось ничего. Однажды, перед Прагой, во сне он увидел танк. Он сидел на стволе пушки и снова просил убежище.

Тогда он проснулся в поту…

Гондола волновала его. Потому что реализовать свой сон он не мог — не в смысле встречи с Вивальди, а в смысле убежища. Останься он — и никогда больше не увидел бы он Ирину. А зачем ему нужна была свобода без любви?..

Он не мог ее бросить — ни когда был в Амстердаме, ни в Мельбурне, ни в Севилье.

Но когда вернулся из Токио, то узнал, что она бросила его. Она уехала с Бергером в Израиль.

— Неужели ты не могла оставить меня до Японии? — только проговорил он. А что еще можно было сказать?..

Ему было так плохо, что даже Вивальди не мог он играть.

И в следующую поездку решил остаться. Вместе с гобоем — больше никого у него не было во всем этом мире..

Маршрут их турне был продуман как бы специально. Три звезды сияли на его пути — Париж, Рим, Венеция.

В каком бы из этих городов вы не остались?

Гоц остался бы во всех трех.

Но он начал с французской столицы — там начались гастроли.

В первый же вечер весь Париж рукоплескал ему. Потому что в зале был «весь Париж».

На банкете были устрицы. Женщины в мехах. Брат испанского короля. Какая-то дама его поцеловала, говорили, жена министра. Потом спорили, какого. Его называли гениальным. Паганини гобоя. Вундеркиндом, хотя ему было под сорок. Он плыл в духах Ив Сен-Лоран. И, наконец, в голову ударило французское шампанское.

И тут же захотелось убежища, просить убежища, но он не знал, у кого. Жена министра куда-то исчезла, их импресарио был пьян, брат короля уехал в Испанию.