Трецца Адзопарди - Укрытие

Течет вода. На столе что-то двигают.

В любое время. Как только пожелаешь.

Ты обещал, говорит она.

Мы можем уехать, когда скажешь.

Я не могу.

Она начинает спорить с мужчиной. Шаги по линолеуму, скрежет задвижки.

Тебе решать, говорит он. Все очень просто.

Мама кричит в темноту. Так громко, что ее слышит вся улица.

Я не могу! Ты же знаешь, что я не могу!

Холодно и тихо. Красная полоска на колесике то появляется, то исчезает. Она вряд ли меня найдет. Я выползаю наружу: комната залита светом, пахнет ее духами и еще чем-то незнакомым. На кухонном столе стоит толстяк Тоби, под ним две пятифунтовые бумажки. Мама стоит во дворе, закрыв лицо руками. Будто все еще водит. Я проскальзываю мимо нее, тихонько подымаюсь наверх. Она догадается, где меня искать.

Дол, отойди, дай я их достану, тихо говорит за моей спиной Роза.

Я сама справлюсь.

Она ставит стаканы на стол: бокал со сколом по краю, три пыльных стакана, липкую от грязи пивную кружку. Селеста подносит бокал к свету.

М-да. Помыть надо.

Сойдет, говорит Роза и скребет его ногтем. Хрусталь. Я его заберу.

Селеста возмущенно фыркает.

Подождала бы хоть, пока остынет тело матери.

От нее и так особого тепла не было, говорит Роза.

Мама сидит у огня, в руке платок, лицо покраснело от слез. Роза не это имела в виду. Всем немного неловко. Настал момент поговорить начистоту.

С тобой она никогда не была холодна. Ты была ее деткой ненаглядной. Тебя они хотели.

Не заводись.

Постарались тебя пристроить получше, разве нет? — Голос у Розы звенел. А мы как же? А Фрэн?

Селеста встает.

Все, Джамбо, пошли.

Не нравится, да? — говорит Роза, моя стакан под краном. Неприятно такое слушать?

Люка кладет руку Селесте на плечо.

Сядь, говорит она миролюбиво. Нам всем не помешает выпить.

Вы этого не видели! — говорит Роза, поворачиваясь к нам. Вы не видели, что он сделал.

Я видела, раздается голос.

Это мой голос. Я разрываюсь надвое: одна половинка здесь, в кухне, а другая — в саду у забора, стоит и смотрит. Это похоже на кукольный театр: Панч колотит Джуди. Роза с Люкой переглядываются — прикидывают, возможно ли такое. Селеста садится.

По их лицам я понимаю, что они не желают сдаваться. Момент, когда все может быть сказано, снова ускользает. Передо мной опять далекие годы: табличка «Не входить! Это и ТЕБЯ касается!», и то, как они были вместе — играли на улице, ходили в школу, и все без меня. Меня до этого не допускали.

Иди наверх, Дол, сложи пазл.

Чтобы я не путалась под ногами у отца. И меня пронзает насквозь, я снова вижу полумрак «Лунного света», слышу тихий голос Мартино: они боялись .

Они и сейчас боятся.

Селеста берется за стаканы: отодвигает Розу и начинает мыть их один за другим. Ставит на сушку.

Куда запропастился Луис? — произносит она растерянно. Ни в чем на него нельзя положиться.

Джамбо достает из кармана часы, словно это заставит брата прийти поскорее. Смотрит, сосредоточенно моргая, на циферблат.

Уже половина четвертого, говорит он удивленно.

Выпьем по рюмочке и пойдем, тут же подхватывает Селеста. Луиса ждать не будем.

Никто не возражает. Люка тянется за спину Джамбо, берет посудное полотенце, засовывает его в стакан, трет, пока стакан не начинает визжать, и, передразнивая Селесту, разглядывает его на свет.

Ну как, ты удовлетворена?

Мы поднимаем стаканы. Селестины губы уже у кромки, но тут я предлагаю тост. Это последняя попытка.

За нас, говорю я. За всех нас, где бы мы ни были.

Не важно, про кого они подумали: про Фрэн, Марину, отца, Сальваторе или даже Джо Медору. Я включаю в список всех. Включаю себя. Я смотрю на сестер: они стоят на кухне, подняв стаканы, и готовы выпить. Застыли неподвижно — как на фото в семейном альбоме. Взять бы ручку из кружки с Тоби и написать у них над головами имена. Я отпираю дверь, через которую можем пройти мы все. Уж это-то они мне должны позволить. Но Селеста решительно захлопывает дверь.

За маму , говорит она твердо.

Ага, радостно смеется Роза. Про нее-то мы точно знаем, где она. Слава Богу.

Я не умею пить днем. Может, всё из-за этого. Или, может, из-за того, что я думаю о Сальваторе, увязшем в густом иле на дне дока. Как же отвратительно, когда тебя тащат на свет божий. Розина рука в стакане, скрип полотенца о стенки, лампочка, просвечивающая через стакан, чайки, взмывающие то вверх, то вниз. Что-то рвется наружу.

Я стою во дворе. Перед глазами проплывают быстрые, как золотые рыбки, всполохи света.