Diamond Ace - Овердрайв

Может быть, поэтому, оказавшись на тёмной улице, он не мог сдержать улыбки, представляя её гнев, когда она увидит, что его нет рядом.

Но улыбка слишком светлое существо, чтобы бродить по тёмной улице. И он спрятал её…

Дождь лупил по стеклу. Капала вода в кране, стукала брызгливо по пакету с курицей.

«Скучно… Вечер. Кухня. Курица. Нет, не так. Кухня. Вечер. Курица».

Он бросил курицу в морозилку.

«Скоро придёт Тыпомылпосуду. Наступит вечер. Вечер. Кухня. Ужин»

— Ты помыл посуду?

Пришла. Где-то на шее вздрагивает поводок. Натягивается. Режет.

— Мог бы встретить…

Что-то про сумки. Руки до пола. Мама сказала. Поводок…

И пахнет рекой, мокрыми листьями… Кораблики скрученных их плывут по стылой реке… Лодка. И далёкий вой рога… Дыхание становится тяжёлым… Бежать.

Ночь. Зелёные глаза будильника тикали пунктиром.

— Деуза…

— Как смешно ты меня называешь…

— Я нашёл тебя… Ты пряталась от меня за курицами и сумками. За мамиными словами и своими.

— Нет, это я нашла тебя… Помнишь, ты подрался с Тютей, когда он хотел повесить чёрного кота…

Брэ, шоссы, отбеленная нательная рубаха, наколенники с набедренниками, кольчужные чулки, плетёные четыре в один, такой же хауберк, шпоры, сюрко с вышитым фамильным соколом, пояс, перевязь, кольчужный капюшон и шлем — топхельм — четыре с половиной кило весом. Меч, пика…

Утро уже скомкало на небе ночь грязными простынями в дальний угол. Заглядывало одноглазо в шатёр. Пробовало вино и сыр на складном столе, не тронутые им. Ему не до них. Сегодня турнир. Людской муравейник с трудом просыпался после допоздна затянувшихся танцев в честь открытия турнира.

«Пожалуй, вина… Зачем я здесь? С голым задом, а потому и здесь, и сомнительным гербом, гербом благородным не во всех поколениях и имеющим такого неблагодетельного хозяина, как я. Le débiteur, joueur… но это ничего. А вот жениться на милой Мадлен было большой глупостью… Это страшный проступок — ведь милашка Мадлен неблагородна. Представляю вытянувшиеся лица всех этих графинь и маркиз. Но только одно из них волновало меня. У неё странное имя. Деуза. Оно мне что-то напоминало…»

Однако вчера всё прошло сносно. Странно, но о «проступке» с простолюдинкой Мадлен умолчали, и его шлем не был брошен на землю в знак того, что наказания не миновать. Быть бы битым и сидеть бы в дальнем углу ристалища задом наперёд на лошади…

Орущие трибуны и полощущиеся на ветру разноцветные бока сотен шатров. Месса только что закончилась. Колонна в три всадника в ряд входит на ристалище среди жонглёров. Во главе — герольды, судьи с белыми шестами и уже избранный дамами почётный рыцарь с развевающимся белым шарфом — «дамской милостью» — на копье.

— Слушайте! Слушайте! Слушайте! — кричали герольды, поворачиваясь ко всем трибунам. — Пусть все принцы, сеньоры, бароны, рыцари и дворяне знают, что маркиз де Брельи избран дамами почётным рыцарем, вследствие его честности, храбрости и благородства. Вам приказано судьями, а также дамами, что когда вы увидите этого рыцаря под этим шарфом, под страхом быть битым за это, не смеет нападать или прикасаться к нему; с этого часа он взят дамами под свою защиту и милость, а шарф называется «Благоволение дам»…

…Бугурт. Стенка на стенку с затупленными пиками. Если тебя свалят с коня, ты лишишься его или отдашь выкуп, или, быть может, победитель пожалеет тебя. А если свалишь ты и не одного… будешь жить безбедно целый год…

Разогнавшиеся рыцари, лязгая железом, скрипя шарнирами, тычут копьями друг в друга, и съехавшись, кружат на месте в толпе, нанося беспорядочные удары… Ещё… Ещё… Удар сзади в круп лошади… Конь, свирипея, хрипит… В прорези шлема напротив прыгающие от злости глаза… Ха! Ну же, ближе… Есть! Первый…

Удар в спину выбивает из седла. Клинок, пробивший доспех, ворочается, выбираясь из него. Обернувшись, раненый видит лишь, как лезвие втягивается в пику и исчезает.

И «дамская милость» белым саваном касается лица.

«Деуза… это твоя работа. Ты в который раз спасаешь меня…»

Пыльный июльский вечер. Многоглазые девятиэтажки остались за спиной. Пустырь полынный, мусорный. Отсюда до дома пять минут хода, но не докричишься. Шум города отрезает микрорайон от свалки. Этот дурацкий кот. Зачем он попался на глаза Тюте. Тутовников Борян — ничего пацан, только злой, зараза. Вот и сейчас, он тянул за собой на верёвке орущего утробно чёрного кота. На казнь. Чёрный потому что. И все за ним, как цуцики, прутся.