Эдуардо Бланко-Амор - Современная испанская повесть

Я мчался изо всех сил до Хаэна и там перешел с «323», которая ведет к Гранаде, на «321» — она идет к Мартосу и после поворота в Алькаудете огибает Фуэнте- Тохар и Приего и дальше ведет вниз к Лохе, и я выбрал этот маршрут совсем не из‑за тоски по родным местам, потому что, когда я проезжал через Приего, я только бросил взгляд на указатель «Кабра 29» и поехал дальше.

В то утро я проехал уйму километров, не переставая петь призыв к девушкам Торремолиноса, я пел и орал: вот я здесь, здесь, чтобы любить тебя, обожать тебя и так далее — и все хохотал.

За это время мне встретилось несколько разбитых машин, и я был свидетелем аварий со смертельным исходом, но нам с «Могучим» ничего не делалось, мы мчались и мчались, а жара все усиливалась, не меньше пятидесяти градусов в тени, солй^е слепит, и колеса рвут асфальт, и мы летим вперед.

Около одиннадцати, миновав Хаэн, мы встретились с этим бесноватым из Кориа — дель — Рио: он катил из Мадрида, как сказал мне потом, забравшись в обод тележного колеса. На нем были короткие трусы, очень широкие — или по крайней мере так казалось, потому как парень был худущий и согнулся в три погибели внутри своего железного обода, который был, по — видимому, от небольшого колеса; он помогал себе руками, чтобы сохранять равновесие и держаться прямо. Сначала я увидел эту диковину издали и немного затормозил, обеспокоенный: надо же, железный обруч, а в нем копошится что‑то вроде паука, шурует руками и ногами и катится себе, словно все это — самая обычная вещь на свете; но когда я подъехал к нему вплотную и хорошенько разглядел, как он трудится и исходит потом, я расхохотался, ему это пришлось не по вкусу, он посмотрел на меня с презрением и продолжал Катиться в своей железке, очень серьезный, «ничего у тебя не выйдет», и я заговорил с ним, чтобы хоть на несколько минут составить ему компанию: «Здорово придумано, не нужен бензин. Далеко ли едешь?» Парень не сказал бы мне ни словечка, если бы внезапно мы не узнали друг друга: «Ох, Мигелито, неужели это взаправду ты! Что ты тут делаешь внутри колесного обода, это что, одно из твоих дурацких пари?»; мы были почти кумовья, в Бухалансе вместе с другими ребятами принимали участие в бое молодых бычков, а потом разъехались в разные стороны, и вот это и оказался он. Не останавливая своего колеса, он рассказал мне, что это новый вид спорта, он сам его изобрел и решил поставить рекорд — ехать так в течение двух недель, и если все получится, он загребет кучу денег, все это с самым серьезным видом, не останавливаясь и не покидая колеса. «Хуже всего, обод накаляется от солнца, — пожаловался он озабоченно, — ладони и ступни все в ожогах, надо будет потом что‑нибудь придумать». Наконец я пожелал ему счастливого пути, и он мне того же, и на повороте я повернул голову и еще мог различить его позади, внутри катящегося обода, под палящим солнцем.

Чего только люди не придумают, лишь бы не работать… Да, но что‑то надо делать, если хочешь выбиться из нищеты и почувствовать себя человеком. Разве сам я не перепробовал черт — те чего? Теперь я займусь мотогонками: либо приду первым, либо расшибусь. Не сравняться со мной ни Лопесу Антону, ни Хулио Гарсии, никому, когда я войду в хорошую форму и у меня будет приличная машина. Всех обгоню! Плохо, что и здесь препоны и осложнения, ставят палки в колеса, хоть подыхай. В Пердисес тренироваться запретили после стольких несчастных случаев, в Ретиро только что запретили езду — говорят, трек в плохом состоянии. А то мы не знали, что он в плохом состоянии, спохватились! Что же, значит, ты не имеешь права выиграть? Даже если хочешь разбиться — из‑за того, что ничто больше тебе не светит — пусть по крайней мере это удовольствие тебе оставят, так я думаю. Когда Фермин расколол себе череп в Лас — Росас, я ехал у Роберта вместо балласта; Фермин взял себе новичка, кажется, тот первый раз пробовал свои силы — и тоже убился. Уже давно Фермин и Роберт пререкались по поводу своих машин, ясно, каждый хотел доказать, что его — самая мощная, благороднее такого спора ничего нет, а к тому же нас ждала закуска и выпивка в ресторанчике Минго. Они ехали на «лубе-150» Фермина, а мы — на

«дукати-250», я тысячу раз готов побиться об заклад, что «дукати-250» — будь то «24–орас» или «делукс» — лучше другой машины. Не знаю, на каких мотоциклах ехали автоинспекторы, но, уж конечно, они их заранее приготовили, и бывает, автоинспекторы сами вступают в состязание с гонщиками. Как бы то ни было, мы обогнали наших соперников больше чем на двести метров в Лас- Росас, Роберт всегда берет меня в качестве балласта, потому что я увесистый; движение было оживленнее, чем в другие дни, хотя мы всегда выбираем три часа дня — как самое спокойное время — и под каким‑нибудь предлогом смываемся из мастерской; «лубе» гнала на 140, изрыгая пламя, громыхала по всей автостраде и мчалась во всю прыть, через шесть минут она бы нас догнала, и тут она поравнялась с автоинспекторами, их, видимо, оповестили заранее, но эти мерзавцы, проклятые новички, самоубийцы и преступники, вздумали устроить гонки с Фермином в тот момент, когда «лубе» их обгонял, и они дали полный ход. Фермин взял резко вправо, чтобы не налететь на заграждение, и в этот миг их подмял «додж- дарт», мотоцикл перевернулся, а Фермина и того, другого парня вышибло из мотоцикла, как пули из ружья, и со всего маху бросило об асфальт. Я все это видел и велел Роберту остановиться: остановись, Роберт, они расшиблись, и мы кинулись туда и ревели весь день, мы даже не могли толком проститься с ними, такая уйма там скопилась гражданских гвардейцев, грозивших нам двадцатью годами тюрьмы и даже готовых расстрелять нас на месте; я не принял это за шутку, но, по правде говоря, тогда мне все было безразлично. Так где же нам гонять, где тренироваться, если даже трек в Ретиро не годится? На состязаниях Федерации платят премию по песете за километр переезда до Мадрида, туда и обратно, иногда их удается обмануть, и тебе платят, как если бы ты взаправду приехал из Кабры, зеленая кредитка [21] Купюра в тысячу песет. немножко подсластит жизнь.