Курт Воннегут - Сейчас вылетит птичка!

Рыжий согласился на эту работу, только чтобы иметь возможность наблюдать за ней. Он знал, почему Нэнси застыла — это была прелюдия к церемонии. Церемонии расчесывания сияющих рыжих волос.

Пальцы Рыжего заиграли на трубе, словно это кларнет.

— Привет, Рыжая, — прошептал он.

Нэнси расчесывала, и расчесывала, и расчесывала каскад рыжих волос. Глаза ее были закрыты, и, казалось, каждое движение наполняет ее терпко-сладостным экстазом.

Расчесывание утомило ее. Девочка прошла по соленой пойме и ступила на дорогу, ведущую к мосту. Каждый день ровно в полдень Нэнси пересекала мост, приходила в закусочную на другом конце и покупала горячий обед для себя и отца.

Рыжий с улыбкой наблюдал, как девочка идет по мосту.

Заметив его улыбку, она коснулась волос.

— Они на месте, — сказал Рыжий.

— Кто?

— Твои волосы, Рыжая.

— Я ведь вам вчера говорила, меня зовут не Рыжая. Я Нэнси.

— Как можно звать тебя иначе чем Рыжей?

— Это вас зовут Рыжим.

— Значит, я имею право передать тебе это имя, если захочу, — сказал Рыжий. — Не знаю никого, кто имел бы на это больше прав.

— Мне даже разговаривать с вами нельзя, — беззаботно проговорила девочка, словно дразня его своей благопристойностью.

В ней не было недоверия. В их встречах было что-то сказочное — где Рыжий представал не обычным незнакомцем, а гениальным волшебником, хозяином чудесного моста. Волшебником, который как будто знал о девочке больше, чем она сама.

— Разве я не говорил тебе, что тоже вырос в этом поселке, как и ты? — сказал Рыжий. — Не говорил, что ходил в школу с твоими мамой и папой? Ты не веришь мне?

— Верю, — кивнула Нэнси. — Но мамочка говорила мне, что маленькие девочки не должны разговаривать с людьми, если их друг другу не представили.

Рыжий не дал прозвучать в голосе саркастическим ноткам.

— Она была настоящая леди, верно? — сказал он. — Уж она знала, как должны себя вести маленькие мальчики и девочки. Да, сэр, она была просто золото — мухи не обидит.

— Все так говорят, — гордо проговорила Нэнси. — Не только мы с папочкой.

— С папочкой, а? — сказал Рыжий. Он передразнил ее. — Папочка, папочка, папочка… Эдди Скаддер мой большой папочка. — Он склонил голову набок. — Ты ведь не сказала ему, что я здесь, верно?

Нэнси вспыхнула.

— Я же дала честное слово!

Рыжий усмехнулся и покачал головой.

— Уверен, он здорово обрадуется, когда я словно с неба свалюсь после стольких лет.

— Когда мама еще не умерла, она говорила мне, что ни в коем случае нельзя нарушать честное слово, — сказала Нэнси.

Рыжий хмыкнул.

— Она была очень серьезная девушка, твоя мама. Когда мы учились в школе, другие девочки были не прочь немного поразвлечься, прежде чем остепениться. Только не Вайолет, нет, сэр. Я тогда отправился в первое плавание… а когда через год вернулся, она уже вышла замуж за Эдди, и у нее была ты. Но когда я увидел тебя в первый раз, никаких волос у тебя еще не было.

— Мне пора, я должна отнести папочке обед, — сказала Нэнси.

— Папочка, папочка, папочка, — проговорил Рыжий. — Папочке надо то, папочке нужно это. Здорово, должно быть, иметь такую милую и умную дочь. «Папочка, папочка…» Ты спросила папочку про рыжие волосы, как я говорил?

— Он сказал, такое обычно передается по наследству, но иногда просто берется ниоткуда, как у меня.

Ее рука потянулась к волосам.

— Они на месте, — сказал Рыжий.

— Кто?

— Твои волосы. Рыжая! — Он расхохотался. — Клянусь, случись что-нибудь с твоими волосами, и ты просто высохнешь, и тебя унесет ветерком. Берется ниоткуда, говоришь? Так тебе Эдди сказал? — Рыжий неторопливо кивнул. — Уж он-то знает. Эдди в свое время уж наверняка немало поразмышлял насчет рыжих волос. Вот возьми, например, мою семью: родись у меня вдруг ребенок не с рыжими волосами, все тут же начали бы судить-рядить. В нашей семье все рыжие испокон веку.

— Это очень интересно, — сказала Нэнси.

— И чем больше об этом думаешь, тем интересней, — кивнул Рыжий. — Ты, я да мой старик — единственные рыжие, когда-либо жившие в этом поселке. А теперь, когда мой старик умер, нас осталось двое.

Нэнси по-прежнему оставалась безмятежной.

— Ах, — сказала она, — до свидания.

— Пока, Рыжая.

Когда Нэнси ушла, Рыжий достал подзорную трубу и принялся разглядывать устричную лачугу Эдди. Через стекло он видел, как Эдди, серо-голубой в полумраке, чистит устриц. Эдди был маленький человечек с огромной, величественной, печально понурившейся головой. Головой юного Иова.