Антон Дубинин - За две монетки

Стол, окно, стул с согнувшимся на нем Марко (безумно жалко его, но злость сильнее), стена с часами, ученические скамейки, опять стол. Девять широких шагов, чтобы обойти всю маленькую аудиторию для семинаров. За окном монастырский колокол ударил трижды, призывая тех, кто не занят учебой, на службу дневного часа. Гильермо затормозил на миг у окна, глубоко вдохнул, выдохнул, пытаясь глотками монастырского воздуха вперемешку с колоколом согнать с лица прихлынувшую краску. Потереть лицо не решился, чтобы еще сильнее не смущать юношу, бедного брата, пришедшего к нему… зачем, собственно, пришедшего?

Гильермо повернулся к нему, поискал, куда сесть. Занять снова учительское место за столом притом, что Марко горбился на табурете, было немыслимо; сесть рядом — тяжело, да и не на что. Пришлось так и остаться стоя, слегка нависая над ним, да Гильермо еще и руки скрестил — потому что некуда было их девать. Все, что он мог сейчас сделать хорошего, он постарался выказать голосом.

— Что же, Марко… Я… ценю вашу откровенность, — он подбирал слова с таким трудом, что приходилось выдавливать их по одному, заполняя паузу многозначительным молчанием, как во время чтения лекции, когда потерял нужный листок плана и с умным видом копаешься в папке, надеясь, что никто не поймет твоего замешательства. — Вы… сами решили прийти с этим… именно ко мне? А не, например… к исповеднику или… к врачу?

Есть ли конец унижению? Или в эту пропасть можно падать всю жизнь?

— Я, по правде, уже ходил к врачу, — Марко выглядел как Савонарола на допросе, и Гильермо, чувствуя себя орудием пытки, с трудом боролся с душившей его яростью. — И к вам пойти… мне велел… мне сказал признаться исповедник.

Джампаоло или Лоренцо, подумал в отчаянии брат магистр. Ни за что не надо спрашивать, кто был этот добрый и премудрый исповедник. Вот спасибо, братец, удружили. Интересно, Джампаоло или Лоренцо, вы хоть знали, кому удружили, — или это был подарочек абстрактному брату, Марко не называл имен? Хоть бы у него хватило ума не называть, в припадке самобичевания заодно не угодить и по мне! Тайна исповеди свята, но что знаешь, то не забудешь усилием воли, а мне с этими братьями жить в одном монастыре. Как и с этим бедным идиотом, впрочем. Час от часу не легче.

— А с какой целью вам… сказал это сделать исповедник? Чего вы от меня-то ожидали?

— Сказал… еще и если паломничество не поможет… попросить помощи.

— Паломничество? — Гильермо был почти счастлив сменить тему, чтобы не выяснять, какого рода помощи Марко ожидает от него. Ситуация медленно переходила из области мерзкого психологического романа в комедию дель арте. Какая, к черту, помощь? Вытереть ему слезы вышитым платком? Дать ему по голове? Уложить его на пол прямо тут под столом и в медицинских целях отыметь по-содомски? Поможет ему это? Отличная идея, лучше не придумаешь. Вполне куртуазная история: «Дама, я пришел за наградой, могущей спасти меня от смерти!» Дочитался, Гийомет. Доигрался. Теперь попробуй только сблевать.

— Да, дал мне епитимью на каникулах собраться в паломничество… Лучше всего пешком, хотя бы из-под Терни или Витербо, чтобы километров сто пройти, пеший путь помогает… В Рим пойти.

— К Святому Петру или по доминиканским местам? — по инерции спросил Гильермо, спасибо хоть, больше не красный — желто-бледный от злости, в том числе и на себя самого. Пожалуй, на Марко в этой унизительной неразберихе он злился меньше, чем на кого бы то ни было.

— Нет, не к Петру… Отец Джампаоло сказал ( ах, все-таки дорогой Джампаоло! Напрасно парень проговорился ), там в Санта-Мария деи Монти мощи такого святого… Его мало кто знает, Бенедетто Джузеппе Лабра… Пилигрима. Тоже пешком везде ходил. Он помогает в… совсем безнадежных ситуациях, когда уж и не знаешь, к кому…

Гильермо надеялся только, что вместе с ним не вздрогнула вся комната.

Нет, откуда ему знать, Бенедетто и Бенедетто. В одном только Доминиканском Ордене три блаженных Бенедикта. Монашеское имя Гильермо мог, по идее, принять вслед за любым из них. Не говоря уж об отце монашества. И Джампаоло тоже не знает, не может знать… только в Сиене знали некоторые, и вот еще Винченцо. Это просто…

Это просто fatalitй. Ее штучки. Залезть в самое тайное, проникнуть в самое глубокое, и там…

— Отец Гильермо? Вы здеся? — в комнату сунулся длинный нос кого-то из братьев-первокурсников. А, этот пьемонтец с его деревенским выговором, когда ж они научатся стучаться?