Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита

И тогда Роберт Николаевич сдался. Ему понравился задор, с каким Генка отстаивал усвоенные им простые, но незыблемые истины. Как говорится, он еще не чуял в нем беды…

— Старик! — воскликнул Роберт Николаевич, обнимая Генку. — Ты меня убедил. На твоей стороне трезвый опыт, это уже кое-что… Да плюс прямолинейность, которая нам, увы, уже не свойственна. Я верно говорю, Нил?.. Но ведь, по совести говоря, правда же, парень колоритен? Нет, почему вы молчите, мужи?!

«Тоже мне — «колоритен»! Побрякушки на шее «под туземца», аргонавт он липовый», — непримиримо подумал Генка. Он терпеть не мог разных таких кривляк, а именно этот «стильный охотник», по Генкиным понятиям, и был самым что ни на есть типичным кривлякой и позером. Гонор есть, а дела сделать не умеет. Да еще и врет что-то, будто лаврака убил. Лаврак — это ого-го рыбина! С ним схватиться — может быть, и смелость нужна, одной сноровки мало.

Вынеся это «частное определение», он успокоился. Правда, уже в воде. Но вода хоть что остудит, хоть кого освежит.

После штормовых дней к берегу нагнало мириады основательно потрепанных медуз. В воде они напоминали массированный десант парашютистов.

Генка скользил сквозь их плотный заслон, разгребая медуз рукой, отодвигая их стволом ружья. Студенистые комочки щекотно касались шеи, плеч — оставалось только стерпеть это. Потому что аурелия. — безвредная медуза. А огромные красавицы пилемы, чьи стрекательные органы способны причинить раздражение кожи, встречались здесь редко. Но и пилему можно было стерпеть.

Генка немного понаблюдал за шустрыми ласкирями, обгрызающими края зонтиков аурелий. Бедные аурелии никак не могли оторваться от своих мучителей.

Пронеслись перед маской узкие, как молнии, и так же холодно сверкнувшие сарганы. Их спасало змеевидное тело. Стрелять по такой мишени было бы так же безрассудно, как тщиться пальцем проткнуть небо.

Генка перевернулся на спину — ив поверхностном слое воды, как в зеркале, опрокинуто отразились барельефы сосновых корневищ, хитро закрученных на скалах, и сами скалы, и что-то еще. Но вот прошмыгнул полосой ветерок — и мелкая рябь взблеснула стеклянными чешуйками, этакой непрочной черепичкой. Преломившись о черепичку, на дне взыграли зайчиками лучи.

Генка залюбовался своими руками. Они казались розовыми-розовыми и даже слегка размочаленными. Ногти отливали опалами, сердоликами, аметистом… То были вовсе не Генкины руки, то были длани юного суетного божества с пляшущими на них солнечными узорами, и божественной безделушкой выглядели водонепроницаемые часы с черным циферблатом в кайме тихих радужных бликов. Ружье стало нематериально легким и голубым. И вкрадчиво влекла в себя голубая глубь…

Было так хорошо на душе, и душа моря была так покойна и доверчива, что он даже перестал думать об охоте. Он ощущал себя натуралистом, для которого важно узнать , но не обязательно убить .

Вон, скажем, мимо той барабульки он никак не мог проплыть равнодушно.

Рыбка забавно копошилась в песке усиками-ножками, иногда зарывалась в него по самое рыльце, а затем переплывала дальше. За ней, как следы, оставались ямки.

Рыльце у нее было тупо срезано. Чешую пятнали кроваво-ржавые разводы. Еды в ней, правду говоря, нашлось бы немного. Но остановись, мгновение! Ее весьма высоко ценили именитые древние римляне, о ней писали и Сенека и Цицерон… Может быть, даже Аристотель. Впрочем, сей грек о чем только не писал, даже о ловцах губок, которые погружались на дно в вертикально перевернутых горшках, надетых на голову, — в этаком прообразе нынешней Генкиной маски с трубкой!

Мгновение не остановилось, и Генка забыл о барабульке. Его окружили прелестные крошечные рыбки — их называли ласточками или монахами. На ласточек они походили раскорячистыми хвостиками, стригущими воду, как ножницы. Ласточки держались стайкой, но рассредоточенно. В испещренной бликами воде их окраска представлялась фиолетовой, почти кобальтовой, но при ближайшем рассмотрении тельца просвечивали рыжеватинкой. Они совсем не боялись пловцов, никого они не боялись и были не по-монашески любопытны. Иной раз Генке мнилось, что они тычутся рыльцами прямо в стекло маски, но стоило протянуть руку, как их будто ветром сдувало.

Сопровождаемый эскортом ласточек, Генка сделал еще один разворот и поплыл к Нилу, который, кажется, что-то выследил.

Нил выследил симпатичную кефаль. Он лежал над ней, а рыба, увлеченная скусыванием какой-то живности с водоросли, его не замечала. Соблазнительно синела ее мускулистая спинка.