Анатолий Агарков - Три напрасных года

Кстати, после Лёхиного подвига у меня во флотской части случай произошёл курьёзный, из разряда неловких. Пришла работать на КТОФ молоденькая фельдшерица Марина по фамилии Пехота. Красивая — все моряки части, от командиров до матросов, наперегонки ухаживать — и женатые, и холостые. Марина — девушка строгих правил, долго приглядывалась, а потом отдала сердце Ваське Коржу. Это комендор с Серовского катера, ему весной на дембель. Пишет Васька домой — приеду не один, с женой красавицей. А мамашка Коржиха в ответ — не надо нам привезённых, своих девчат пруд пруди. Знаем, говорит, какие шалавые к вам через забор прыгают — сами такие были. Последние слова не прозвучали, но подразумевались. Васька так и сказал, обидевшись на родню. Нам говорит — домой не поеду, здесь останусь, с Маринкой. Работу бы только найти…. А как её найти комендору без гражданской профессии? Проблема…. Ну, ладно, не о нём речь.

Поехали на пирс катера охранять, чувствую, в горле першит — быть ангине. Как прибыли, морякам приказываю:

— Катера принять, на пост заступить.

И пошлёпал к флотским в команду. Игоря Серова нашёл:

— Боцман, помогай — горло прихватило.

Игорёк на часы озабоченно:

— Ушла, поди, но пойдём….

Поспешили в штаб. Навстречу Марина эта самая Пехота — в шубке с оторочкой, в ботиках на шпильках. Ей бо, снегурочка.

Серов:

— Марин, ЧК занемог — поможешь?

— Что с вами? — она только бросила мимолётный взгляд больших серых глаз, у меня под ложечкой заныло: ай да Коржик, сукин сын — такую девочку…. Господи, да где же моё-то счастье бродит?

— Ангина, кажется, — говорю, и покашлял. — Глотать больно.

— Идёмте, — Марина развернулась в штаб. Я следом.

Вошли в полутёмную комнату медпункта — к косяку привалился, любуюсь. Ею, конечно. Марина в центр комнаты проходит, шубку расстегивает, поворачивается и решительным шагом ко мне. Притискивается грудь в грудь, лицом к лицу. От моих до её губ — два спичечных коробка. Меня в жар бросило. Ничего не пойму. Что за порыв души прекрасной? А она ещё тесней меня в стенку вдавливает. Нет, пора что-то делать — стоять безучастным ситуация не позволяет. Просунул руку под шубку, обнял за талию и губы к поцелую раскатываю. В это мгновение выключатель щёлкнул, и свет зажёгся. Марина прыг от меня:

— Вы что себе позволяете, старшина?

— Простите, — мямлю. — Я не правильно вас понял.

— Надеюсь что….

Марина собрала из шкафа каких-то пилюль, положила на край стола и отошла в сторонку, будто с опаской:

— Эти принимать, этим полоскать….

Вот такие пироги! Девушка к выключателю тянулась, а я ведь чёрте что вообразил. С другой стороны, зачем так сильно прижиматься? Думай, что хочешь.

Сашка Захаров, перейдя в годки, потерял страх перед командирами. Сундуки от его подначек и приколов только что не плакали. Правда, не всегда получалось, как задумывалось. Такой был случай. Дежурили по базе и решили скинуться на пару беленькой. Самого молодого послали за забор. Салага проворным оказался — кроме спиртного ещё и девицу не тяжёлого поведения прихватил по дороге. Справедливо полагая, что по младости лет его очередь к водке и телу женскому будет последней, затащил девицу в кабину дежурной машины. Захар с товарищем ждут-пождут, терпение лопнуло — наверное, залетел молодой под патруль. Решили приколоться. Тут как раз дежурный по базе позвонил — всё ли в порядке? Они с дежурным по части у оперативного по границе ошивались. Захар доложил — всё, мол, в норме, и селектор не выключил. А дальше спектакль. Сашка стаканом по графину:

— Ну, вздрогнули.

Товарищ:

— Твоё здоровье.

Потом кряки, ухи — хорошо пошла!

Дежурный по базе:

— Это что же стервецы там вытворяют?

И бегом на место службы. Мимо дежурной машины шёл, а там — звяк-звяк, дзинь-дзинь — кто-то машину раскачивает. Заглянул, ну и — картина Репина маслом — «Приплыли» называется.

С «пожарки» пересел Санёк на персональный УАЗик кавторанга Крохалёва. Начальник политотдела человек интересный, жена его — конфетка. За неё могу сказать собственные впечатления. Увидел летом на ремонте и заявил ребятам:

— Да будь я и кэпом преклонных годов, и то без унынья и лени детей зачинал бы с такою женой, как революцию Ленин.

Молода и очень красива. А главное — раскована до неприличия. Наш катер на слипе красовался выше всех зданий части, и до начала покрасочных работ эта дама приходила каждый день загорать. Боцман стелил на спардеке тулуп, она на него накидку, и принимала солнечные ванны в одних трусиках. Прикрывала груди рукой, заслышав шаги на палубе. А Мыняйла однажды заявил — прошёл рядом, она и не прикрылась. На что Оленчук заметил: