Анатолий Агарков - Три напрасных года

Но пограничникам некогда гадать. По тревоге поднята была мангруппа отряда — разбившись на поисковые группы, погранцы прочёсывали леса от границы вглубь нашей территории. На усиленный режим охраны были переведены все заставы отряда, предупреждены соседи. На автомобильных дорогах, вокзалах, поездах проявляли бдительность милицейские патрули.

Мы получили продукты и ждали приказа на охрану границы. Обычно церемония протекала так. Два экипажа выстраивались на пирсе. Подъезжала машина с командиром группы или замполитом. Герасименко командовал: «Смирно!» и «Равнение!», шёл, печатая шаг, на доклад. Командир (замполит) здоровался с нами. Мы: «Здравия желаем, товарищ….» Потом он вызывал к себе сначала Герасименко, потом нашего Таракана и каждому объявлял: «Приказываю выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик. Службу нести согласно письменного предписания», и вручал каждому сундуку пакет.

Звучала команда: «Боевая тревога!» Мы бросались на катера, разбегались по боевым постам. Беспалов взбирался на мостик, а командиры БЧ докладывали ему о готовности к бою и походу. Уж как Сосненко не любо было козырять Таракану, но и он, пересилив себя, взбирался на мостик и, приложив ладонь к берету, рапортовал: «Седьмой боевой пост пятой боевой части к бою и походу готов». За соблюдением этого ритуала с пирса наблюдал командир. Это было требованием корабельного Устава, это было традицией, не подлежащей изменению.

Когда катер отдавал швартовые и отваливал от причала, на мачту взвивался ходовой флажок пограничного флота. Командир на пирсе отдавал честь. На одном из артиллерийских катеров Тюлькина флота поднимались флажки расцвечивания — «Счастливого плавания». Это мой новый друг, боцман тихоокеанец Игорь Серов. Он — капитан футбольной команды. Без Валеры Коваленко скучно мне стало на правом краю защиты, и он предложил сыграть «чистильщика». Роль последнего защитника мне удалась. Наш боцман поднимал пару флажков, что означало «Счастливо оставаться». И мы брали курс на привычный нам левый фланг, к мысу Белоглиненный.

На этот раз покатилось не по сценарию. Прибыли оба офицера, но не спешили на пирс. Прикатили на «Жигулях» оба флагманских сундука — Белов и Мазурин. Наши утопали к ним на берег. Потом вернулись, приказали запускаться — идём на проверку погранрежима. Вот тогда мы и узнали о ночном инциденте на участке Новокачалинской заставы. Командование приняло решение первое звено задержать на границе, а нас отправить — скажем, так — во внутренние воды. Не было построения, не было приказа, и Игорь Серов не пожелал нам «Счастливого плавания». Пристроившись в кильватерный строй к ПСКа-68, мы пошлёпали на юг, кормой к границе.

Деревня Астраханка не имела ни фабрик, ни мастерских, ни вокзала, ни автобусной станции. Быть может, поэтому все жители её были рыбаками. Здесь даже была своя рыболовецкая бригада. На трофейных японских сейнерах «кавасаки», организованные в коллектив ловцы рыб, бороздили необъятные просторы Ханки, ставили сети, как капканы для наших винтов. Неорганизованные натягивали запрещённые перемёты вдоль берега, сторожили их в лодках с удочками в руках. По ним-то и пришёлся наш суровый пограничный удар.

Был штиль. Мы бросили якоря на расстоянии вытянутого отпорника друг от друга. Николай Николаевич Герасименко поставил на юте перед собой обеденный стол, взгромоздил седалище на люк пассажирки, и судилище священной инквизиции началось. «Аист» Ивана Богданова вихрил пенные буруны по Астраханской бухте, пленял моторные лодки с их экипажем и под дулом Волошинского автомата подгонял к борту ПСКа-268. Нарушители поднимались на борт.

— Есть восемь документов, совокупность которых разрешает выход в Ханку? — вопрошал Герасименко и тыкал пальцем в инструкцию — Вот здесь русскими буквами написан этот самый список. Если их не восемь, и разговаривать не буду.

Мичман решительным жестом сметал со стола паспорта и удостоверения, представленные незадачливыми нарушителями погранрежима.

— Товарищей на берег, лодку на борт! — объявлял Великий инквизитор Герасименко. — Следующий.

Мы сидели на спардеке и томились бездельем — к нам Богданов никого не подтаскивал. А в бухте отнюдь не было паники. Отдельные непонятливые сами шли к ловцу — нет к флибустьеру, напавшему на ловцов жемчуга — чтобы выяснить, в чём дело. В противоположный наш борт ткнулся пластиковый ялик.