Анатолий Агарков - Три напрасных года

Другой случай, им рассказанный. Приехал в Новосибирск (жил где-то в лесах неподалёку), с вокзала вышел — местные хулиганы перчатки отняли. Гацко — ни рукой, ни ногой, ни языком слово против сказать не может. Однако обиделся крепко. Поймал на улице мальчонку-дошкольника и отобрал у него варежки, которые и на большой палец его тощей ноги не налезут. Зачем? Говорит — отомстил Новосибирску за своё унижение. Ну-ну.

Упёртый он был. У всех шефов, в любое время всегда полно запасов — тушёнки, сгущёнки, круп. Сухари на каждом катере. Мы — как будто Богом обиженные. На десять суток на границу пойдём — ровно на десять суток хватает продуктов, а потом хоть зубы на полку. Зато выливаем за борт полными кастрюлями борщи и прочее. Хлеб буханками выкидываем. За что любить такую тупость? А командиры его любили — как сироту, хотя таковым не слыл. Молчалив был, послушен и трудолюбив — этого не отнимешь. Камбуз всегда чистотой блистал, другим на зависть.

Гацко тощим очень был. Зимой в погранотряде, ничего не делая, отъедался немного — щёки круглели, животик намечался. А за навигацию по тридцать килограммов сбрасывал — в чём жизнь теплилась? А всё жара проклятая — на камбузе вообще невыносимая. Наверное, от этих весовых перепадов страдал Гацко психическими расстройствами. Вот послушайте.

В Платоновке мы у пляжа стояли. Затеяли он с Оленчуком борьбу. Ваня, Аполлон с пид Винницы, а шеф, скелет сибирской куницы, схватил его за шею на удушение, и как радист не бился, не смог разжать клещей «паука», потом захрипел.

— Эй-эй-эй, — боцман разнимать полез. — Кончайте.

Только растащил, Ваня Вове — бац! — по роже. Гацко сел на песок, уткнулся лицом в колени и заплакал.

— Зря это сделал, — боцман вещает. — Теперь берегись, ночью он тебя порешит. Говорить не хотел, но давно заметил — шеф лунатизмом страдает, ночами по катеру бродит.

Стемнело, и пошли на линейку. Все дела переделали и в кубрик спустились мы с радистом — нам во вторую смену. Боцман на мостике за командира отдувается. Гацко уже спит. Броняшки опущены, свет горит, мы раздеваемся. Вдруг Гацко, не открывая глаз, как завопит:

— Ваня, Ваня, Ва-а-ня…!

Рогаль перетрусил.

— Слышь, Антоха, я под тобой лягу, — и прыг на Колин рундук.

Ложись, мне-то что. Я уж в гамаке был, тумблером щёлкнул и — кромешная тьма накрыла кубрик. Лежу, думаю — о чём помечтать, чтобы сон скорее пришёл. Кажется, нашёл тему и начал отходить в мир грёз. Только и реальный держит, не отпускает — чувствую, кто-то дышит мне в лицо. Снится? Нет, ну точно. Что за дела? Руку к тумблеру — щёлк. Гацко стоит передо мной — глаза закрыты, а лицо худое и белое, как у черепа — страшнее не бывает. Убрал он голову под гамак, и я склонился посмотреть, что там, внизу творится. Там Ваня в угол забился — коленки у подбородка — одеялом прикрывается. Ну, как девица перед насильником. Гацко свою костлявую спину дугой выгнул, руки тощие к Ване тянет, и пальцами шевелит. А глаза закрыты.

— Шеф, — говорю, — чего не спишь?

— А? — Гацко оставил Ваню в столбняке и с закрытыми глазами, но уверенно так, пошёл на камбуз.

Я следом — мне показалось, он там облегчиться надумал. Догнал, за плечи его развернул и на палубу отправил.

Дальнейшие события развивались на глазах у боцмана. Шеф по катеру круг намотал, рискуя за борт упасть, но глаза не открыл — должно быть спал и во сне колобродил. Боцман с мостика спрыгнул, топор с пожарного щита снял в руки суёт:

— Иди, грохни Таракана.

Шеф взял и, не размыкая век, потопал в каюту. Боцман перехватил лунатика, когда тот уже на трап каютный ступил. Вот такие странные дела творились в нашем королевстве.

Однако, я скоро полюбил его и очень даже крепко. По гороскопу я — дева, рождённая в год деревянной лошади. В пророчестве мне было — любовь к порядку, переходящая в манию. Когда-то смеялся над этим, а здесь понял — со звёздами не поспоришь. Навёл в машинном отделении идеальнейший порядок и чистоту. Все сопли подобрал. Раскидал приборный щиток, провода, перепутанные, в жгуты связал. У боцмана из форпика всю краску потаскал и засверкал наш седьмой боевой пост пятой боевой части.

Никишка твёрдо следовал инструкциям и Колю приучил. Весь экипаж они затретировали — экономьте электроэнергию. В базе КТЦ аккумуляторам делали — контрольно-тренировочный цикл. Зарядил-разрядил, разрядил-зарядил. Я Колю убедил — всё это пустые хлопоты и трата солярки. Выпросил у флагманского электрика мичмана Мазурина тестер и прозвонил две коробки — ограничитель тока и ограничитель напряжения. Сосненко не служил в одиннадцатой роте, прибора не знал и мне не поверил. Тогда я крышки долой, запускаю ходовой, подключаю зарядку от его генератора и на максимальные обороты. Один контакты разомкнул, второй. Коля рукой махнул: