Анатолий Агарков - Три напрасных года

Я и до места не дошёл, прямо от дверей поплёл:

— Ну, понимаете…. Надо человеку через речку перебраться, а мостик узенький, ему страшно — вот он по-пластунски переполз. Обошлось — не свалился. Следующий раз на карачках. Потом просто перешёл, храбрец. Значит, быть храбрым — это побеждать свой страх.

— А! — недовольно махнул на меня Ежов. — Вот она цена пропущенных занятий. Кто скажет?

Поднялся кто-то, рапортует:

— Быть храбрым — это значит брать высокие соцобязательства и выполнять их.

Ежов:

— Молодец. Пять.

— Ага, — бурчу, усаживаясь за парту. — А перевыполнять — героизм.

— Вот именно! — обрадовался Ежов. — И тебя пять. Вижу — мыслить умеешь.

Учёба в ОУОМСе давалась мне легко. И каждое воскресенье с другими отличниками БП и ПП — поощрялся. Наш недельный распорядок устроен был так — пять дней учёба, в субботу большая уборка в роте, воскресенье — выходной. Для всех прочих — фильм, свободное время. А отличников куда-нибудь выгуливали. В городе были много раз — во всех примечательных местах. В Новороссийск ездили на боевые корабли смотреть Черноморского флота. В долину Суко….

Вот если это был Урал, её бы назвали лощиной. На дальнем Востоке — распадком между двумя сопками. Здесь сопок нет. В преддверье Кавказских гор ущелье между двумя холмами называли долиной. Ничего на вид там не было примечательного — кусты, деревья на склонах, а внизу ручей журчит. Экскурсовод был замечательный. Он поведал, как в войну наши разведчики с капитаном Калининым нарвались здесь на фашистскую засаду. Ночью за ними должен был прийти катер. Весь день они бились с превосходящим противником, теряя бойцов, отступали к морю. На закате оставшиеся в живых двое бойцов бросились в море и поплыли, чтобы не сдаться врагу. С ножом против шмайсеров не устоишь, а патроны кончились. Фашисты палили им вслед — может, убили, а может, и нет.

Потом писали письмо турецким морякам, как запорожцы султану. Нет, с текстом всё в порядке — без оскорблений — мол, миру мир, и всё такое. Сам процесс написания шуточками сопровождался — я те дам! А у меня всё Калинин с бойцами из головы не идут. Как воочию вижу серые тени немецких солдат на склонах, их мерзопакостные голоса — мол, русские, сдавайтесь! И стрельба, стрельба…. Свист пуль. Вскрики раненых. Дым оседает в долину. И так не хочется умирать в этот солнечный день, когда природа цветёт и благоухает, и море ласкает бликами. Будь прокляты те, кто придумал войну?

Письмо написали, закупорили в бутылку, бросили в море — плыви к турецким берегам. Сели в автобус, тронули, а я головой верчу — будто что забыл в долине Суко.

Вечером к Постовальчику:

— Слышь, Вовчара, ты готов умереть? Ну, чтоб за Родину и всё такое. Меня разок бандюки пугнули — так я от них на край света бежал. А люди в бой идут — умирают и убивают. Мы с тобой сможем?

Постовал:

— Да, погоди ты умирать. Тут другое дело…. Ты заметил — у нас все мичмана красавцы, как с картинки.

— Ну и что?

— Естественный отбор. Остаются старшинами в отряде, женятся на местных. Есть жилье — вперёд, на сверхсрочную.

— Умно. Нам-то что?

— Балбес. Ты что, не хотел бы жить в Анапе?

— Не знаю. Наверное. Сестра пишет — оставайся, буду в гости приезжать.

— Ну, и…?

— Я согласен, остаюсь.

— Зря смеёшься. Давай прикинем. У меня есть шанс остаться в спортивной роте. А ты — лучший курсант. Тебя старшиной оставят.

— Могут, — неуверенно согласился я.

— Ну и вот, останемся, пойдём в увольнение, познакомимся с девчатами и женимся.

— Хохотушки здесь ничего, я видел — грудастые.

Вовкины слова тоже запали в душу и после непродолжительной борьбы вытеснили скорбь о капитане Калинине.

В следующее воскресенье отличников повезли в одну из городских школ на КВН. Здорово! Посмеялись, повеселились от души. Потом танцы. Мне одна девочка понравилась. Ещё на сцене её приметил — красивая, озорная. А смеётся как — загляденье. Музыка зазвучала, я к ней — позволите? Позволила. Второй танец — я опять рядом. На третьем говорю — а не позволят ли домой проводить?

— Тебе же в часть? — смеётся и удивляется.

— Могу я голову потерять, хоть раз в жизни.

— Так-таки первый раз?

— А то.

— Не верю я вам, особенно военным.

— Значит, вы не проницательны. Вот послушайте, как стучит, — прижимаю её ладонь к груди.

— Ну, ладно, ладно — словами убедил. Что с поступками?

Думаю, пусть Постовальчик пыхтит, гирьки свои в спортроте поднимает, об увольнении мечтает. А у меня уже сейчас будет девушка. В своём успехе я не сомневался — что же я, восьмиклассницу не оболтаю?