Яна Дубинянская - Сад камней

— Наверное, Ольга сказала? — предположил, хитро сощурившись. — Да?

— Не помню, правда.

Я правда не помнила, такие невозможные, немыслимые вещи подсознание блокирует, затирает, задвигает подальше во имя самосохранения. Даже в сценарии у меня эта сцена опущена, оставлена за кадром; да она все равно не работала бы, там и так слишком много эпизодов, в которых кто-то узнает про чью-то смерть.

— Это она из ревности, — убежденно заявил Михайль. — Ну дает баба.

— Из ревности? Оля?

— А ты как думала? Она к тебе всегда ревновала зверски… слушай, классный у тебя кофе, Чернобурка, свари еще. Ни к кому другому так, как к тебе.

— Не ври.

— Я никогда не вру. Тем более тебе, это же бесполезно. Все равно ты видишь меня насквозь.

Все он врал, никогда я не видела его насквозь. Наше с ним неоспоримое, многократно декларированное им же самим, и другими тоже, сходство ни разу не предполагало взаимной прозрачности и ясности. Михайль тоже ничего обо мне не понимал, никогда, иначе бы… Но все это неважно. Он жив. Произошла непостижимая, глобальная, многоступенчатая ошибка, мистификация, не знаю.

В конце концов я не видела его мертвым. А сейчас вот он сидит здесь, передо мной, на крыльце — живой. Какие еще требуются доказательства, зачем нужны объяснения?

Ну… просто интересно.

— А где ты был все это время?

— Путешествовал, — отозвался он, не сморгнув. — Весь шарик практически объехал, и не галопом, останавливался, жил везде подолгу. Чертова прорва этюдов, гигабайты фоток, я тебе как-нибудь покажу. Кучу новых больших вещей задумал, вот выберемся отсюда, и засяду писать… Ты же сама тогда изо всех сил намекала, что у меня творческий кризис. Гении, как учит нас история, всегда спасались от кризисов путешествиями, чем я хуже?

— Но все думали, что ты умер!

— Слушай, давай по порядку. Кто эти все?

— Ну, Игорь… Пашка… Оля… да все вообще.

— С Олей мы, допустим, уже разобрались. Пашка твой ничего не мог знать, он же был с тобой там, в горах, если не ошибаюсь. Игорь — это вообще несерьезно, правдивый журналист, блин. Ну, Чернобурка, вспомни кого-нибудь еще.

Он смотрел поверх валяного воротника наглыми, но все равно моими глазами, посмеивался, пил кофе. Он попросил еще, спохватилась я, надо пойти сварить… надо уйти. Побыть хоть чуть-чуть одной, вспомнить, пережить, продумать — и что-нибудь ему сказать. Черт, но почему так, почему все расползается, не желает фокусироваться, ну не может же быть, чтоб я была не в состоянии назвать ни одного нашего общего знакомого!..

— Яр. Яр Шепицкий, он же тогда...

— А Шепицкий тут при чем? Он, если я правильно помню, вообще сидел в своей Польше.

— Ты неправильно помнишь!

Михайль пожал плечами и протянул мне чашку, пальцев его не было видно, она торчала прямо из рукава, словно разновидность искусственной пиратской руки. Я взяла ее за уже холодный, цепкий на морозе круглый бок, и пустой рукав опустился, даже самые кончики пальцев не успели мелькнуть. Внезапно стало первостепенно важно — увидеть, убедиться, что они там есть.

Выплеснула на снег бурую звезду, мгновенно провалившуюся вглубь свежего пушистого белого ковра. Обернулась:

— Пошли в кухню. Холодно тут.

Михайль с готовностью подскочил, подметая ступеньки полами гардуса, шитого на кого-то большего раза в полтора:

— Пошли.

Пальцы у него, конечно, были. Синевато-красные, заиндевевшие, хоть и прятались все время в рукавах. Михайль, южный человек, всегда плохо переносил холод. Сразу же за порогом, сбросив гардус, он начал их греть, шумно выдыхая, как бегун после длинной дистанции.

— То есть ты путешествовал восемь лет?

— Почему восемь? — глянул с искренним изумлением, блеснули зрачки в серой полутьме. — А, ну да… где-то так.

— А здесь ты, кстати, когда был?

— Где — здесь?

— Тут, на станции Поддубовой-5. На пленэре. Я нашла твои этюды.

— Мои?

Снова заминка, удивленное движение бровей к переносице; черт, но ведь выезд на пленэр в экзотическую глушь — не из тех событий, которые надо отдельно вспоминать, даже если это было давно. Захотелось потащить его за руку, предъявить, развернуть напротив холста с буквой «М», будто на очной ставке: ну, твое, нет?! И пускай выкручивается. Пускай врет, посмотрим, как это у него получится.

Усмехнулся, кивнул несколько раз подряд:

— А, ну да, я же Ташке дарил картинку. Хорошая девочка Ташка, смешная, видела ее? Только позировать не хотела, боялась почему-то, хоть ты тресни. В прошлом году я был, в августе-сентябре. Зимой-то они в городе живут… Как тебя сюда занесло в несезон?