Барбара Фришмут - Мистификации Софи Зильбер

Услыхав его короткое, хриплое дыхание, она вдруг почувствовала, что победила тоже, — страсть, свободная от всякого стыда, не отягченная ответственностью, овладела ею, и она впилась в тело Зильбера ногтями, зубами, чтобы заставить его кричать, как кричала сама. А потом, сморенная усталостью, которой уступила с тем же бесстыдством, что и страсти, заснула, даже ни разу его не поцеловав.

Когда она проснулась, было уже светло, — не вполне, но достаточно, чтобы она могла рассмотреть комнату и ее убранство. Она все еще чувствовала себя усталой и хотела заснуть опять, как вдруг заметила, что Зильбера с ней рядом нет. Она предположила, что ему не спалось и он вышел. Софи приподнялась, подумывая, не пойти ли ей на кухню за стаканом воды, и в этот миг увидела его. Он лежал, скрючившись, как эмбрион, на звериной шкуре возле кровати. И хотя Софи не видела его глаз, она поняла, что он мертв.

Отношения, которые Амариллис Лугоцвет поддерживала с чередой поколений фон Вейтерслебен, отношения самого различного свойства, завязались еще в те времена, когда она только поселилась в Штирийском Зальцкаммергуте. Завязались они, собственно, потому, что Эйфеми, а попросту — Фифи фон Вейтерслебен после смерти родителей осталась совсем одна, но она не считала свое положение таким уж бедственным. Она решила отныне самостоятельно распоряжаться имуществом и честью семьи, доставшимися ей по наследству, а в брак не вступать, однако это решение не помешало ей произвести на свет ребенка. Тем, что подобное событие не вызвало большого скандала, она была обязана не столько обычаям своего сословия, сколько нравам Штирийского Зальцкаммергута, где рождение детей испокон века считалось скорее делом женщины, нежели супружеской четы. То обстоятельство, что и родители ее почти никогда не являлись ко двору и весьма редко показывались в свете, привело к тому, что семейство фон Вейтерслебен вычеркнули из календаря балов и светских увеселений, а значит, потеряли из виду, выбросили из головы, проще говоря — забыли.

Стало быть, Эйфеми и положила начало сохранившейся по сей день традиции дам фон Вейтерслебен передавать свое родовое имя по женской линии и не надевать на себя ярмо брака. Странным образом от этих неподъяремных связей рождалась в каждом поколении только одна дочь и она, в свою очередь, передавала имя дальше, своей дочери. Так что честь семьи, пусть на свой манер, успешно соблюдалась и поныне.

Что касается сохранности имущества, то в этом деле дамы фон Вейтерслебен преуспели куда меньше, и объяснялось это не столько отсутствием у них должного понятия, сколько отсутствием интереса. Причиной их материального упадка было не мотовство и не страсть к игре, нередко свойственные старинным фамилиям, а неспособность умножить уже имеющееся достояние новыми приобретениями. И посему, несмотря на всю умеренность в расходах, они постепенно превращались из людей имущих в людей неимущих, последствия чего всецело ощутила на себе Софи Зильбер, как предпочитала именовать себя последняя пока что представительница рода фон Вейтерслебен.

Своенравная Эйфеми, положившая начало женской линии фон Вейтерслебен, пренебрегла, в числе прочих, и тем древним обычаем, который требует, чтобы первая вода от купанья новорожденного младенца женского пола была выплеснута под грушевое дерево. Никому это не бросилось в глаза, да и в первые три года жизни ребенка не принесло никакого урона. Однако когда Константина, то бишь Титина фон Вейтерслебен вступила в четвертый год своего существования, случилось нечто в тех краях небывалое, и местных духов-хранителей, не предупрежденных в свое время грушевой дриадой, весть о происшедшем, не сразу достигшая их слуха, застала врасплох. Титина фон Вейтерслебен была похищена племенем эльфов, изгнанным из Альбиона в Штирийский Зальцкаммергут.

Джордж Макдональд подробно описал в сказке «Карасойн» историю этого племени: родом из Шотландии, оно еще в давние времена было изгнано в Девоншир за похищение детей, а за повторные преступления того же рода изгонялось все дальше, пока в конце концов не очутилось в этих местах. Тяжесть кары заключалась в том, что каждое новое место изгнания оказывалось прекраснее прежнего, и оттого эльфы испытывали особенно острую тоску по родине. Джордж Макдональд верно отметил, каким тщеславным и злобным было это племя эльфов, и прежде всего их королева, которая никак не могла отучиться воровать детей. При этом у «тихого народца», как их звали обычно, часто не бывало никакого злого умысла, по крайней мере, так было в случае с девочкой фон Вейтерслебен (в истории с сыном Колина речь шла о мести). Красота и прелесть крошки Титины так очаровала эльфов, что они не могли устоять. К тому же перспектива нового изгнания их больше не пугала, ибо они сумели смягчить себе его горечь, постепенно приспособившись к кочевой жизни, хотя и чувствовали себя по-прежнему истыми шотландцами. Судьба смилостивилась над ними в том смысле, что в местах, куда их изгоняли, всегда находились озера и реки — то есть вода, которую они так любили, и это помогало им скорее освоиться. Да и горы, покрытые лесами, приходились им весьма по душе, хоть они и сетовали вечно на то, что леса и горы эти не шотландские.