Барбара Фришмут - Мистификации Софи Зильбер

Софи послушно кивнула и безропотно позволила ему еще крепче взять себя за плечи и подтолкнуть к двери.

— Зажечь тебе свет на лестнице? — спросил Зильбер, когда они шли через гостиную.

Софи покачала головой.

— Спокойной ночи. — Он поцеловал ее в лоб, — Смотри не упади.

Софи хотела только поскорей добраться до своей комнаты, не разбудив мать каким-нибудь неловким движением. Это ей удалось. Когда она опять лежала в своей постели, кровь всколыхнулась в ней горячей волной, но она старалась больше об этом не думать. Как будто отныне навсегда исключала возможность довести игру до конца.

Время близилось к обеду, когда поток воспоминаний, внезапно захлестнувший Софи, вновь вынес ее на берег озера, где она все еще сидела, не двигаясь с места. От полноты чувства к давно умершему Зильберу у нее слегка закружилась голова. «Боже мой, — подумала она, — как же я могла так долго обо всем этом не вспоминать». И ей показалось, будто она даже помнит, как сидела однажды с Зильбером на этой скамейке.

На свежем воздухе Софи вскоре ощутила голод. Она полагала, что если сейчас же вернется в отель и приведет себя в порядок, то как раз поспеет к обеду. Под словом «поспеет» она подразумевала, что за обедом, наверное, соберется опять вся компания — те странные господа и дамы, что вчера с нею ужинали.

Когда Софи подошла к отелю, в саду сидело лишь несколько курортников из ближних пансионов, столики, накрытые для постояльцев гостиницы, были еще не заняты. Она поднялась к себе в комнату, сняла серебряное ожерелье, которое надела, только чтобы к нему привыкнуть, — оно совсем не подходило к ее платью, — и помыла руки.

Она так долго просидела на солнце, что лицо у нее порозовело и можно было вполне обойтись без румян. Софи протерла одеколоном шею и руки до плеч, то и дело поглядывая вниз, в сад, понюхала огненные лилии в вазе, ничуть не утратившие своей свежести, и так как в саду все еще было безлюдно, покрыла лаком облупившиеся ногти, помахала руками, словно крыльями, чтобы высушить лак, и, не выдержав сосанья под ложечкой, спустилась вниз, но не встретила по дороге никого из постояльцев.

Ее столик стоял в приятной полутени, на таком месте, откуда она могла без труда обозреть весь сад, но там все еще не произошло ничего такого, что могло бы привлечь ее внимание.

Когда кельнер, тот же, что подавал вчера, налил ей бульона с омлетом, она попыталась безобидным вопросом пробить броню его молчания. Сделав вид, будто не замечает накрытых столов, она спросила:

— А остальные гости, что, уехали на экскурсию?

Кельнер улыбнулся.

— Эти дамы долго спят, завтрак им подают в комнату. Так что обедать они приходят гораздо позже.

Чтобы не выдать своего любопытства, Софи ничего не сказала по этому поводу, только попросила кельнера не давать ей ко второму картошки.

— Понимаете, — пустилась она в объясненья, — ешь ее, ни о чем не думаешь, а потом боишься стать на весы.

— Ваша матушка тоже во многом себе отказывала ради фигуры, она строго следила за тем, чтобы не полнеть. Но перед бульоном с омлетом и она не могла устоять, только ела его чаще всего, когда приходила сюда вместе с Зильбером, — мол, из-за него.

Зильбер. Софи невольно вернулась к мыслям о нем. Но теперь она думала о другом Зильбере, о Зильбере тех времен, когда ее матери уже не было в живых. По его совету она продала виллу, которая все больше превращалась в обыкновенный дом, и переехала в столицу. Ему она была обязана тем, что дом удалось продать не слишком дешево. Зильбера в последние годы постиг ряд финансовых неудач, иначе он не позволил бы ей продавать виллу. А она, со своей стороны, не хотела допустить, чтобы он отдал последние деньги на ее образование. Пока Зильбер был жив, он распоряжался ее имуществом. После его смерти она быстро все растратила. Она настояла на том, чтобы снять себе комнату, хотя Зильбер предложил ей воспользоваться частью его просторной квартиры. Впоследствии она унаследовала ее всю. Это было ее единственное достояние. Теперь, когда у нее есть постоянный ангажемент, она сможет наконец поселиться в этой квартире.

Когда они переехали в столицу, в их отношениях все переменилось. Теперь не она, а Зильбер искал сближения. Но Зильбер оставался самим собой. Он хотел, чтобы она пришла к нему первая. Изо дня в день, с часу на час он ждал, пока она не изъявит желание, готовность упасть в его объятья. А она ждала, пока он просто придет и возьмет ее. Быть может, она даже ожидала от него предложения или, по крайней мере, объяснения в любви. Хотя и знала, что испугается этого. Теперь, когда ей уже ничто не мешало броситься ему на шею — ни страх перед матерью, ни угрызения совести, она почему-то больше не испытывала такого желания. И она стала держать себя с Зильбером более по-детски, нежели в детстве.