Андрей Коровин - Ветер в оранжерее

Почему-то я уже верил, что автором этих чудесных забытых строк из моего сна, от которых мне достался только хвостик, и действительно (там, во сне) был Кобрин. А почему бы и нет? И я, несомненно, завидовал ему, или тому неизвестному, которого с восторгом и тоской в голосе читал наизусть приснившийся мне Портянский.

Кобрин встал и, подойдя к нам, спросил, не будет ли он мешать, если подсядет. Спрашивая, он за спинку подтягивал уже к нашему столику свой стул, стульев в кафе всегда не хватало.

— Нет, наверно, не будете, — сказала Елена.

Перебравшись, Кобрин протянул мне руку:

— Игорь, — сказал он.

— Андрей, — ответил я, оставшись довольным его рукопожатием, сдержанным, но далеко не вялым.

Кобрин был в светлой, чистенькой и дорогой джинсовой курточке, очень ладно на нём сидевшей. Он был худ, но костист и тяжёл, с широкими кистями рук. Стул на никелированных металлических ножках трещал, когда он, лениво отваливаясь назад, поворачивался на нём. Я знал эту породу худых с виду людей. Когда они идут по деревянным полам, под ними гнутся половицы.

У него были большие залысины, а между ними редеющий, стоящий немного торчком, короткий светлый чубчик. Лицо у Кобрина было волчье, с большим длинным ртом, выдающимися скулами и глубоко посаженными глазами.

— А как зовут Прекрасную Даму?

— Фу, какая пошлость! — ответила Прекрасная Дама. — С вашего позволения, Елена.

“Причём тут “Ваше позволение”?” — подумал я, несколько подобравшись и оглянувшись по сторонам.

Толстомордая жизнерадостная барменша Лиля (с волосами, крашенными в такой черноты цвет, какого, наверное, кроме её головы, не существовало больше нигде в природе) с невероятной быстротой, присущей многим энергичным толстякам, обслуживала неиссякающую очередь. Стреляя везде чёрными глазами и всё успевая заметить, она, увидев Кобрина за нашим столиком, приятельски подмигнула мне, и тут же, отвернувшись, закричала на кухню, почему-то без предлогов, как в телеграмме:

— Ветчиной — два!

Большинство студентов литературного института представляли в то время из себя гниловатеньких снобов (как правило, почему-то с плохими зубами?!), вершинами литературы считавших книги вроде “Доктора Живаго” или романа Мариенгофа “Циники”, а вершиной остроумия — переиначить “Мать” Горького в “Твою мать”. Такие, как Кобрин, держались особняком.

Он, конечно же, был мне интересен, и я даже, если честно, хотел произвести на него впечатление, но в то же время и не знал пока, чего от него можно ожидать.

Кобрин также, казалось, держался несколько настороженно. По отношению к Елене он теперь вёл себя крайне корректно, не предпринимая никаких попыток её оглядывать.

— Мне это очень приятно, — с каким-то не то приблатнённым, не то среднеазиатским выговором, ответил он Елене, когда она сказала, что она “с вашего позволения, Елена”, и после этого говорил только со мной, её не замечая.

— А ты учился с этим прохиндеем Портянским? — всё так же уголовно-наркотически растягивая слова, спросил Кобрин, и я понял, что это его всегдашняя манера, так говорить.

— Да, — сказал я. — Учился. Только он не совсем прохиндей. На самом деле он прекрасный парень.

— А вот он мне говорил, что есть такой кайфовый чувак, Андрей Ширяев, который чуть ли не сразу после извержения вулкана спускался прямо в кратер. Это правда?

— Что я кайфовый чувак — правда! А что я опускался в горячие кратеры — неправда, — ответил я.

Елена в это время с некоторой брезгливостью на лице гладила огромного серо-белого кота, взобравшегося на подоконник.

— Лиля! — крикнул я барменше.

Елена, сделав лицо из брезгливо-ласкового задумчивым, с театральной меланхоличностью треснула кота по лбу. Кот зажмурил от неожиданности и злости глаза, прижал уши, весь подался назад и как-то боком слез вниз на пол, удлинив при этом своё гибкое тело почти на метр.

— Пардон, — я поднялся за коньяком.

Кобрин не пил.

Я сделал маленький глоток и рассказал Кобрину немного о вулканах. Мне поначалу не очень хотелось это делать, я даже Елене об этом не рассказывал, как бы берёг от слов то, что так чисто и ярко лежало в моей памяти.

Мне довелось видеть много вулканов, но ни в какие кратеры я не залезал и даже на верхушке вулкана был только однажды, поздней осенью, на одном из Курильских островов. Внизу, сквозь холодные, медленно ползающие облака была видна зелёная океанская рябь, скалы в океане и жуткие очертания соседнего острова.