Руслан Белов - Кот в сапогах, модифицированный

— Через два дня мы будем пить пиво в стране маори, птиц киви и султанских кур, а ты, простофиля, останешься здесь

Последующие несколько тысяч слов выразили следующую идею, от которой вино показалось мне кислым:

— А мог бы поехать со мной, или остаться со мной и этим замком.

Фон Блад почти не говорил — он наслаждался мирной жизнью. Лишь изредка на лицо его набегала легкая тень — потомственный мясник не любил сутками лететь в самолете, в котором нельзя было как следует размахнуться топором в привычное время. Но после того, как он решил добираться транзитом через Индию (в Музаффарнаргаре близ Дели жил его старый друг, любимый сын индийского политического деятеля, посвятившего жизнь борьбе за запрещение убоя коров), и Новую Гвинею (там, на берегу моря с удивительным названием «Коралловое», обитала подруга, вспомнив которую, он всегда произносил «У-у-у!» и жмурился от приятных воспоминаний), эта тень легко растворилась в мягком нижнем освещении пиршественного зала, умело декорированного под старину эпохи Столетней войны и Жанны д'Арк.

Я наслаждался кулинарными изысками повара фон Блада — перемен было около десяти, и соскучиться было трудно. Когда, ощутив райское удовольствие от очередного кусочка говядины с кровью, с подливой по костарикански, я поворачивал к нему лицо, сердце мое теплело.

— Какой хороший человек! — думал я, вглядываясь в добродушную личность хозяина замка. — Разве отдал бы я свой родовой кров, будь он у меня, первому попавшемуся проходимцу? Конечно, нет, самому надо. А он отдал. Все-таки в богатых людях, по-хорошему богатых, есть особая прелесть, особый уровень сознания. «Подумаешь, замок! Да возьми хоть на два месяца! У меня еще два есть, даже не помню где. В Ницце и Южной Африке, кажется. Нет, в Испании, да, Испании, и в Аджарии. Нет, в Аджарии третий, я его недавно купил. А где же второй, где же второй? Надо у управляющего спросить, он должен помнить… А если не помнит, то все, пропал замок».

После мяса по-каннибальски (так его, посмеиваясь, назвал хозяин) с красным соусом я размяк — такое оно было нежное, — откинулся на спинку кресла, оторвал глаза от стола и увидел… Надежду. Практическая жизнь выработала у меня замечательную особенность: если человек настойчиво лез в поле зрения и много говорил, то зрение мое напрочь переставало его воспринимать, а уши — слышать (тем более, если я ел и пил). Однако пара бокалов прекрасного красного вина привели меня в хорошее настроение, другая пара бокалов, потребленная напротив, изрядно проявила красоту дочери фон Блада, и я ее увидел. Глаза девушки горели откровенным огнем, огнем, обещающим тепло и сердечные ожоги, и этот огонь тщился превратить мое сердце в пепел, послушный воле ветра, то есть ее воле.

— Ночью опять полезет, — подумал я. — Набраться, что ли, под завязку, чтобы на звук, цвет и женский бюст не реагировать?

— Вы так двусмысленно на меня посмотрели, — грациозно поправив белокурые волосы, сказала она кокетливо. — Смотрите, я девушка слабая, еще растаю прямо сейчас.

Пара фужеров вина благотворно подействовали лишь на ее личико, расслабив его. Остроумию же они, судя по высказыванию, нанесли непоправимый ущерб.

Фон Блад, придя к тому же выводу, бросил салфетку на стол и удалился, недовольно что-то бормоча себе под нос.

— Что это с ним? — нарочито озадаченно посмотрел я ему вслед.

— Он, как любящий отец, просто оставил нас наедине… Папа у меня просто золото.

Эдичка, почувствовав надвигающуюся грозу, покинул свой стул и улегся перед камином, предварительно удостоверившись, что дымоход его не забран решеткой.

— Мне казалось, что я расставил все точки над i… — душевное здоровье девушки вызывало у меня опасение, и я говорил неуверенно.

— Да, вы расставили. Но не я. Замок юридически принадлежит мне, а я никаких соглашений с вами не заключала. Пока, надеюсь.

— А! Понял! Вам хочется повоевать с Эдгаром-Эдичкой! Так вперед! Вон он сидит. Вы не боитесь остаться без своего гардероба и любимых кукол?

Эдгар-Эдичка, естественно, все слышал. Ему не хотелось воевать после хорошего ужина. Но обстоятельства требовали поступка, и он встал, недовольно покачал головой, и, как мне показалось, довольно тяжело впорхнул в дымоход.

— Опять ночь не спать, — вздохнул я, укоризненно глядя в глаза своей беды. — Что ты будешь делать!

— В любом случае, этой ночью нам не спать, — двусмысленно улыбнулась беда. — О, господи, если бы знали, как меня к вам тянет, как вожделею я то, что задумала проделать с вами!