Михал Витковский - Марго

— Есёнка Вальдемар! Есёнка! Пан Есёнка! — доносится через семь курятников голос из приоткрытой двери.

Боже! Это ж меня! Сейчас!

Вхожу туда, а там, это, ну, четыре тела сидят, иронически ко мне настроенных, смеяться надо мной готовых.

— Ты приехал из? Ах, из Рудки, прекрасный город, знаем, знаем, великолепный! Расскажи нам о себе, спой, спляши. — И что-то промеж себя бормочут, что, дескать, даже если танцевать я умею не больше, чем молодой кабанчик в брачный период, один такой поросенок, типа «простак из народа» пригодится, потому что плебс только с плебсом и может себя отождествлять. Вспомни такого-то и такого-то (тут они называют личности всем известные и всеми нелюбимые). Только надо его ото всех этих городских фенек очистить, сережки поснимать, все эти смешные тряпки — на помойку и сделать его под деревенского. А уж сколько я над этим промучился, и уж сколько все это мне стоило! Усы отпустить, волосы набок зачесать, вельветовый клеш, русские часы…

— Что ты думаешь о политике?

Ну, я им и говорю, что политики воруют, больше ничего мне в голову не пришло, потому что до сих пор пока никто от меня не требовал, чтобы я что-то о ней думал.

— Да по барабану мне.

Тут они меж собой головами покивали, что глупый, это хорошо, чтобы глупость порол, и чтоб этой глупостью гордился и всех вымирающих интеллигентов раздражал. Это такая у них шизофрения была, потому что они сами когда-то прежде интеллигентами были, музыкальными критиками, по университетам, а теперь в людей из СМИ перекрасились. И к интеллигентам, которые им не подчинились, ненависть испытывали большую.

А как я это услышал, сразу стал вести себя по-простецки, рабоче-крестьянское происхождение свое выпячивать и подчеркивать, да о том, как мы автобусную остановку заплевали, рассказывать, о харканье, о распитии пива и что я простой рыболов. В итоге, все, что я вам до сих пор рассказал, то и им, за исключением пасты. Они пошептались:

— Боже! Так это ж была статья в «Выборчей» о Польше X, Y, а может, и Z, что в деревнях у нас нет культурного досуга и бомжи, что устроились жить на остановках и теперь остановкерами [83] Остановкеры — одна из молодежных субкультур. Основную часть жизни ее участники поводят на автобусных остановках, в том числе и там, где уже давно отменены автобусные рейсы. Основные занятия: плевать под ноги, поджигать урны и объявления, бить стекла на остановке. называются!

Я и говорю:

— Само собой, я — остановкер и приветствую вас от имени всех остановкеров…

Был там у них один в дредах, все мне подмигивал и улыбался, Лещинский или что-то вроде этого, рыбья фамилия. А я добавляю в подтверждение: блин, холера, сука, плюю на польсатовские ковры, а может, и непольсатовские. Этот в дредах, милый такой, шепчет, что в нем (то есть, во мне!) есть такой напор, такой напор от него идет, что это прирожденный КУМИР! Вложить в него, дать ему кредит, вот будет бомба.

А я все свою линию гну:

— …остановкер я распоследний, такие вещи писал на остановке: «долой полицию», «всех долой», и все, что я ни скажу, аппаратик для глушения должен будет запикивать: пип-пип!

— А ты в панельном доме жил? — спрашивает меня этот в дредах.

— Не-е, куда мне до такой роскоши! Я рыбу ловил, рыбак я простой, а вы, господа, моя золотая рыбка, которую я поймал. Я мальчик из конюшни, а на ваших спинах поскачу! Я остановкер, а вы мой автобус, который, наконец, приехал, и я на нем сваливаю из Рудки.

А то у меня (этого я им уже вслух не сказал) в баночке, на Центральном, в подземелье, — топот, бациллы медийной карьеры, а в бумажнике — ключик от ячейки. Что я уже чувствую, как меня несет и что никто меня не догонит. Плюю, не по себе мне, денег жалко, потому что маникюр обгрызаю, ногти накладные (мужской вариант, с нарисованными мотоциклами).

Ну и взяли меня. (Этот, в дредах, видать, вынес решение. Потом некоторое время мы рядом жили в большом доме, и спасибо тебе, Роби, за все, потому что теперь я могу объявить, что сам Роби Лещинский, непревзойденный мастер в поедании суши, был моим верным другом и приятелем.) Немножко придирались, что я в панельном доме не жил, но я говорю им: зато в бараке жил. Решающим оказалось то, умею ли я по-силезски говорить, а я им: йо, йо, йо! (Потом биографы будут страшно путаться, потому что в обороте были две информации: одна, что я из Рудки под Сувалками, а вторая, что я из Силезии, что сын рабочего, шахтера, в любом случае из Польши Z.)