Михал Витковский - Марго

И опять не получилось у нас наши дела перетереть, потому что в класс для катехизиса, в котором мы сидели, скорее ввалился, чем вошел, некто толстый, весь проколотый, с красными дредами, в татуировках, с типсами, словом, елочка, зажгись. И лицо его что-то очень знакомое. Типа где-то когда-то, только не могу понять, откуда звон, потому что стопудово до сих пор не встречала его, такого запомнила бы. Но Эмиль сильно сжал мою руку, и я поняла, откуда звон. Теперь я знаю — это Вальдек Мандаринка! Я видела этого чудака на биллбордах с рекламой хозтоваров. На автозаправке стоял вырезанный из картона в натуральную величину, но плоский, и рекламировал топливо для каминов и грилей. С дебетной карточки улыбался. С вклейки с мороженым на палочке. Из «Теско». С пачки чипсов. Коды, бонусы, призы — доказательства всеобщей крейзы. В итоге он был везде, пока едешь по автостраде, едешь с ним, а на остановках его было еще больше, даже над каждым писсуаром выглядывал из рамки. Да и в Радио-Z и в RMF FM все время был слышен его голос: «самая лучшая музыка», «только великие хиты». Брелочек с его изображением на каждой станции можно было купить.

А теперь и я увидела это лицо, публичным тиражированием разбитое. Вот именно что разбитое. Будто кто-то бил по нему медийной доской, утыканной медийными гвоздями. Глаза красные, наверняка ширяется по-черному. И все же чуток на святого смахивает, все-таки известность дурманит, ореол дурманит, ой дурманит! Немного меньший, чем в реальности, тьфу, в смысле — в реальности лицо меньше, чем на билбордах, зато — оригинал. Как если бы я вдруг увидела оригинальную банку кока-колы, чуть более неприглядную, чем те тысячи копий, которые я ежедневно беру в руки, немного более подвижную. Ну, дела!

Одет в спортивный костюм, на руках перчатки для фитнеса, а на них — перстни. На этот скромный прикид набросил большой алый плащ с надписью «Canon», обшитый белым мехом. Словом: звезда!

Откупорил себе «Red bull», «Bacardi Brizzer», который он рекламировал и поэтому тоннами поставляемый, из морозильника со льдом достал, а заодно и «Finlandia», отмерил пятьдесят граммов и начал в шейкере взбалтывать. Как старый толстый Элвис. Со страхом присматривалась я, какие опустошения произвел на его теле хищный шоу-бизнес. Он проглотил цветную таблетку, запил ее дринком, и один его глаз открылся:

— Вы кто, репортеры-говнюки? — спросил он голосом, которым объявлял, что «на Радио-Z только великие хиты», которым также хвалил «Лидль», «Теско» и «Божью Коровку», хозтовары и дебетные карточки, голосом, которым он пел, что не умеет танцевать. Потому что в данный момент у меня все разрозненные ассоциации с ним вдруг сошлись воедино, и мое знание о нем с каждой минутой становилось все больше и больше. А публичная особа очень даже публично сидела и оч. публ. пила через соломинку, беспрестанно рекламируя. Потому что рекл. деятельности он не прекращал ни на мгновение.

— Нет. Мы к его преподобию.

И тогда что-то вроде тени разочарования пролетело по несмотря ни на что все еще прекрасному лицу Вальдека Мандаринки.

— Репортеры на дереве, в саду! — крикнула хозяйка.

Тут Вальдек что-то у себя в носу и в ухе подправил, натяжение золотой нитки, в губу вшитой, отрегулировал, а то она почти на щеку заехала, и рот у него сделался большой, как у лягушки, надел ожерелье на шею, освежителем пшикнул себе в рот, одну руку неизвестно зачем перевязал, подошел к окну и жалюзи вертикальные раздвинул. Закурил тонкую «Мальборо». Запил дринком и оскалился в улыбке, учитывая наличие нитки, которая собственно не ниткой, а проволокой была и постоянно его колола. Начал там перед ними позы разные принимать, воздушные поцелуи посылать.

— Ты бы перестал перед ними щериться, а то потом удивляешься, что не дают тебе покоя. А сам их провоцируешь. — Ксендз подошел и закрыл жалюзи. — Сейчас массаж будет антицеллюлитный для похудения. Я заварил тебе чаек пуэр, охренительно действует в смысле стройности фигуры.

— О, это и моя самая большая любовь, мое наслаждение! А как я дошел до этого, расскажу.

При этих его словах вошел массажист-качок, выставил в баночках грязи разные, ил из Мертвого моря, и лапищи свои в масло обмакнул. Вальди Бакарди, не стесняясь присутствием женщины, все с себя сбрасывает, удобно располагается на кушетке, жопой, красной от солярия, вверх, и начинает свой рассказ, ёкая, когда ему особенно хорошо.

Пока Вальди рассказывал свою историю, ксёндз обследовал меня. Велел на кушетку лечь, раздеться до бюстгальтера и трусов, ощупывал, зеркальце ко рту прикладывал, щекотно было. Велел то дышать, то не дышать. В горло заглядывал, обстукивал, наконец, велел сделать клизму (О боже, какой подозрительный курс!). Меня завели за занавеску, где уже лежала какая-то особа, вся латексом стянутая (наверняка Модеста Пентаграм), а рот епитрахилью заткнут. Пока эта клизма в меня стекала (потому что это не клизма-груша, а клизма-капельница), Вальди делился с нами воспоминаниями: