Михаил Задорнов - Бандиты и бабы

— А что? — мой расчёт оказался верным: она насторожилась и плакать перестала, всхлипывала уже по инерции.

Я не мог понять, в каких случаях она спрашивает меня «А что?», а в каких «А чё?». Почему о Блоке унизительное «А чё?», а о лимузине уважительное «А что?»? Какой же она была хорошенькой! До сих пор её лицо, нет, не лицо — тургеневский лик — стоит перед моими глазами, такой романтичный, мечтательный… В зрачках — надежда на крутое будущее, после того как звездища в пятизвёздочной гостинице с видом на море расправится с её обузой.

— Я сейчас вызову тебе, Викушенька, крутейший лимузин. Позвони маме, скажи, чтобы она тебя встречала примерно через час и чтобы соседям сказала выглянуть в окошко. Представляешь, ты приедешь на лимузине, выйдешь из него гордая, красивая! Только слёзы вытри, и все сразу догадаются, что ты приехала из пятизвёздочного отеля с видом на море, а в номере была ванна-джакузи и мини-бар, не говоря уже о королевской кровати с тончайшим батистовым бельём.

— С каким бельём?

— С батистовым. Запомни: ба-тис-то-во-е!

— Ну хорошо. А как же?

— Что «как же»?

— Ну, с моей проблемой?

— А кто ж догадается? Все решат, что сбылось! Будут завидовать — не всем так в жизни подфартило. От меня, кстати, маме привет передай и бабушке тоже, скажи. Жалко, что не я лишил их девственности.

Вика всё ещё всхлипывала, но уже невнятно:

— А ты меня ещё раз пригласишь к себе в отель? Знаешь, как мы с мамой живём? Если б ты видел, ты б меня понял!

— Обязательно приглашу. Клянусь! Вот только расстанься сама со своей обузой, то есть, прости, не сама, конечно. ну ведь у тебя кто-то из кавалеров есть? А я на будущий год непременно приеду, и мы с тобой устроим тебе ой какую красивую жизнь на батистовом — запомнила, батистовом? — белье. Ты ведь красавица, Вика! Дура, правда, но это же не навечно. Надеюсь, красота у тебя подольше задержится.

— Ты обещаешь, скажи «честное пионерское»?

— Честное пионерское и комсомольское! Как говорили мы, будучи пионерами: всегда готов! Но только не сейчас. А сейчас вот мой совет: подъезжая к дому, попроси водителя, вернее, нет, я прикажу ему, чтобы он гудел как можно чаще и громче, чтобы в соседской округе все обзавидовались.

— Ты добрый! Мама правду говорила. Можно я скажу, что у нас ЭТО случилось?

— Ну конечно! И про гостиницу расскажи, и про вид из окна, и что виски я тебе налил с содовой, и что кровать такая — охереть можно! А с батистовым бельём сама эпитет подберёшь из родных русских слов.

Вика вытерла слёзы. Я позвонил «прыщу» Паше, ради такого случая — мечты тургеневской девственницы — я должен был с ним хотя бы ненадолго замириться. Попросил прислать лимузин. Обещал, что никуда не сбегу. Он уже знал — топтыгины доложили, что у меня в номере девушка. «Прыщ» удивился, откуда я взял деньги на такую «красивую жизнь». Я не раскрыл тайну корпоративной карточки.

Топтыгиных я нашёл сразу за дверью, они, очевидно, подслушивали, а может, даже и подглядывали в замочную скважину. Когда я с ними заговорил, они так искренне заулыбались, что это меня не на шутку тронуло. В отличие от своей «крыши» они явно были моими поклонниками. Я им дал по пять шекелей, приказал спуститься на первый этаж и, как только подъедет лимузин, сообщить мне. Они расшаркались: мол, сделаем всё, как вы просите. Тогда я пообещал им ещё по пять шекелей на каждого, если доложат на свой верх, что с девушкой в номере у меня ничего не было, что она оказалась девственницей, а я — импотентом.

Они заулыбались! То ли моя шутка им понравилась, то ли обещанные ещё пять шекелей.

Когда лимузин подъехал, они с почётом проводили до него Вику.

Она уехала, толком не понимая, счастливая или нет. Да, одна мечта не сбылась, но нарисовалась другая — исполнением первой мечты можно было поделиться и похвастаться подругам лишь завтра, а вторая вот-вот сбудется: и соседи, и мама увидят, на каком роскошном лимузине она подъедет сейчас к дому, и все будут ей завидовать, и лимузин будет гудеть, и она будет чувствовать себя героиней блокбастера, а не старшеклассницей, занимающейся петтингом и ещё кое-чем в школьной раздевалке.

На следующий день я проснулся в отвратительном настроении. Предыдущее утро было похмельем моего туловища, а это — похмельем душевным. Осадок остался пренеприятнейший. Не помогла даже баня с бассейном. Чувствовал себя мусорником, в который накидали какой-то гадости. Точное выражение — «В душу плюнули!». Эта семнадцатилетняя козявка хотела сманипулировать мною, как опытнейшая куртизанка. А ещё очень жалко было ста долларов, отданных за лимузин. Я понимал, что эти гастроли долго буду вспоминать. Для возвращения веры в жизнь хотелось, как пишут в банальных романах, чего-то чистого, романтического. И я вспомнил о Маше! Подумал о том, как низко пал мир, если, желая чистого и романтического, я вспоминаю девушку по вызову.