Михаил Веллер - Белый ослик (сборник)

— Проект взгляните.

Фома Юрьевич зачем-то понюхал первую страницу и спросил:

— Если что — мы их взорвать можем?

— Легко. От всего их холдинга потрохов не останется.

— Да? Да? Легко? А ты лимиты на взрывчатку учел — конец квартала?

— Убытки из предварительно образованного демпферного фонда за счет стороны, допустившей форс-мажор. Вот — статья 26, Б и В.

— Ладно, — пробурчал Фома Юрьевич, отодвигая страницы на край стола. — После обеда завизирую.

В обеденный перерыв Горелов спустился в супермаркет — покупки было лучше совершать засветло.

— Что ж вы мне гнилую подсовываете! — горячилась толстуха у прилавка, вертя и отпихивая пакет с картошкой.

— Женщина, что ж вы зря говорите! — повышала противные профессиональные ноты продавщица. — Вот я подряд беру — ну смотрите, где гнилая?! — Она раздраженно шлепнула на прилавок охапку картофельных пакетов. — Не нравится — выбирайте сами! — и отвернулась к следующему покупателю. — Очередь задерживаете!

— Что я, не знаю, специально фасуете гнилье! — Толстуха поворошила пакеты и взвизгнула: — Вот и стоят тут все в золоте, серьги с кольцами!

— А с вашей фигурой лучше на диете посидеть, — чуть улыбнулась продавщица своему умению ответить с тем беглым отработанным хамством, к которому трудно придраться по форме и оттого оно особенно бесит.

Бацнул выстрел. Продавщицу отбросило на полки с овощами. Толстуха торжествующе дунула в дуло ТТ.

— Виктория Афанасьевна! — затянули дуэтом из молочного.

Толстуха бацнула еще дважды в кассовый аппарат и двинулась к двери спиной вперед, поводя в стороны пистолетом. Покупатели, стараясь занимать в пространстве меньше места, подчеркивали позами, что чужие проблемы их абсолютно не касаются.

Толстуха достигла дверей, когда в хлебном просунулся меж тортов дробовой обрез. Зарядом ее снесло с крыльца. Картонный кружочек пыжа покружился и спланировал на порог. В заложенных ушах звенело.

— Сволочи, — сказало красное лицо, вырастая над белым кремом как клубника-мутант на пирожном. — Ходят тут. Неизвестно чего им надо.

— Опять в овощном работать некому, — поддержал дуэт из молочного.

— А эти тоже там. Берут гнилье пересортицей, а мы торгуй.

— Не хочешь — не покупай, — задабривающе зазвучала очередь. — А скандалить-то зачем.

— Ну, тоже. Чужую жизнь не жалко — так хоть свою побереги.

Когда Горелов поднимался обратно со своим пакетом, где хек каменномороженный постукивал, как об лед, о банку с горошком, его окликнули курившие на площадке четвертого этажа.

— Сы-слыхал уже? — спросил Олег, заика из отдела оргтехники.

— В смысле?

— Ры-ы-рыжова секретарша шпокнула.

— В смысле трахнула?

— В смысле грохнула.

— Ка-ак? — удивился Горелов. Положил пакет на подоконник и прикурил от дружески поднесенной зажигалки. — У него же, вроде, новенькая? Ей что, триста баксов мало?

— Во-о-вот именно, что триста, а не двести. Ее же с обслуживанием взяли. А у Ры-ры-рыжова один туркмен. Го-го-гость, прием, ба-ба-бабки пилить. А она вчера в-в-в сауне отказалась его обслужить.

— Ну так и уволилась бы. А чего отказалась? Чего шла тогда?

— Да он какой-то особенно жи-жирный и противный. Она и уперлась, что нацмена не будет, подряжалась только на своих. Ну, вы-вы-вызвали девок. А ей-ей сегодня Рыжов сказал — штрафанет.

Пухлячок Сан Саныч не выдержал спотыкливого темпа новости и выпустил струей между двумя заиканиями:

— Он ей, что будет кого скажет по полной, а она, что может он воображает себя гигантом, а сам козел вонючий и импотент, он волыну из стола хвать, а она юбку вверх, трусы вниз, он замлел, а у нее там подбрюшная кобура, переделанный газовик, вальтер-ПП, две сотни на Горбушке, он-то рот открыл, что она ему сейчас даст, а она-то ему в рот и засадила, ползатылка на стену вылетело.

— Хрен ее теперь кто на работу возьмет, — сказал Горелов.

— Т-ты-ты-риста баксов ей не деньги!.. т-ты-тоже…

— Еще на Мальдивы хотел с ней слетать…

— А вообще оружие скрытой носки запретить надо.

— Все потому, что семья разрушается, — наставительно сказал Горелов. — Моральные устои — они сдерживают. Работа и секс — отдельно! С женой спать надо — дольше проживешь, статистика.

— Ага, — несмешливо возразил Иван Александрович, пенек старой школы, эксперт по списыванию трупов. — То-то у Тимошкина была примерная семья, пока он жену не пристрелил вместе с сыном и тещей, так они его задоставали. А ведь какой тихий был человек. И работник-то исполнительный.