Михаил Веллер - Белый ослик (сборник)

А на постели, за открытой балконной дверью, спят, обнявшись, двое юных влюбленных. Локоны девушки раскинуты по подушке, лицо юноши с твердым мужским подбородком спокойно и счастливо. Они уснули навсегда, и остались счастливыми, не узнав о трагедии. Этот прекрасный контраст потрясает нас.

Центром заднего плана композиции является Кремль — вот вы видите крепостные стены и башни. Из этой цитадели цари и президенты управляли страной, но сейчас не спастись и им — уже пылает высокая колокольня. Охрана на стенах надевает противогазы и держит оружие наготове. Вереница длинных черных машин вылетает из ворот, давя толпу на площади, их проклинает старик с орденами на груди. А над башнями взмывает вертолет с гербом — очевидно, это спасается глава государства. Но в вертолет попадает один из летящих с неба раскаленных камней, он уже накренился и показалось пламя.

— Ап-чхи!.. ржхщи! ох. Извините.

— Все в дыму, война в Крыму…

— Братоубийственная резня — это молдаванин режет барана.

— Х-хи-хе-хе!..

— Вам неинтересно — так не показывайте свою культурность.

— Милый, дай мою сумочку, я сейчас вернусь.

— Да, до фига знал человек…

Экскурсовод поправляет волосы. Взгляд на часы над противоположной дверью. Улыбка, пауза — завершение:

— У кого есть вопросы?

Облегченное шевеление.

— А что это там вроде ракеты взлетает?

Легкое колыхание ненависти.

— Вот это? А. Конечно. Это монумент первому космонавту Земли Гагарину. Так представил его себе художник. Высокая блестящая ракета и человек на ней. От толчков монумент наклонился и рушится, под ним в ужасе пытается раздаться толпа… несколько человек уже придавлены постаментом.

Если вы приглядитесь, то между теней, зданий и туч пепла скрывается множество рушащихся памятников, в которых запечатлена вся история Москвы. Одни гранитные — это был культовый философ Маркс, видите бороду мудреца? Вот торчат только четыре чугунные конские копыта перед храмом — здесь стоял триумфатор Отечественной войны 812… простите, 941 года Жуков. Вокруг кричат жители, пытаясь спасти пострадавших из-под его статуи. А огромное как бы пирамидальное, ветвистое такое бронзовое дерево, рушащееся в воду — это, скорее, плод фантазии художника: тотемный столб в виде мачты с парусами и фигурой покровителя Москвы.

Насладившись этим шедевром… проходите… пожалуйста…

За окном грохнуло так, что сковородка лязгнула на плите, пыхнув масляными искрами. Даже не РПГ, не иначе кому-то всадили зажигательную в бензобак. Рефлекторно закрыв газ, Горелов глянул. Перекрещенные лейкопластырем стекла держались нормально. Ящик с запасными, переложенный тряпьем в кладовке, кончался, а небьющегося стекла было не достать, и стоило оно немерено. Не хотелось переходить на фанерки, как соседи победнее.

Он поправил горелку. Зашипел синий зубчатый венчик. Всунулась жена, кончая макияж, и наморщила носик:

— Что там у тебя? Опять опоздаем.

Пятилетний Андрюшка кочевряжился и хныкал. Ладно, в садике позавтракает. Дочь-третьеклассница возила вилкой по лужице маргарина в тарелке, деля залубеневшую макаронину на шайбы.

— Прекрати безобразничать! — одернула жена. — Завтра будет картошка.

— Жареная? — оживилась дочь. — Ура! — Сплюнула в ладонь и спустила в угол.

В прихожей Горелов незло рявкнул жене: опять забыла пришить дочке лямку к жилету. Обвязал жилет веревочкой и сделал бантик.

— В школе не потеряй! — наказал строго. — Смотай и спрячешь в портфель.

— Обеща-ал, — с безнадежным вымогательством затянула она. — У всех почти в классе кевларовые…

— Я сказал — на день рождения. А вообще этот лучше. Прочней.

— Ничем он не лучше… Таких уже и не носит почти никто.

— Вот на калаш старый напорются, тогда будут носить.

Андрюшка в своем жилете катался, как робот-сапер на маленьких ножках.

— Мы выйдем когда-нибудь? — поинтересовалась жена, меняя позу боком к зеркалу.

Горелов выключил свет, открыл внутреннюю дверь и прилип к глазку. АК-47, добела заношенный, без приклада, снял с предохранителя и передернул затвор. Провернул оба замка и отодвинул засовы.

На лестнице было тихо. В сером свете непривычных теней не рисовалось. Запах спокойный: моча, окурки, цементная пыль…

Он скользнул на площадку, стволом контролируя лестницу:

— Пошли!.. — И вслушивался, внюхивался, пока жена запирала дверь и прятала ключи.

— Сколько раз тебе говорил — не носи пистолет в сумочке! Никогда не успеешь достать.