Федор Полканов - Рабочая гипотеза.

– Ну и характерец у меня, знаешь ли… Думаешь, я нарочно? Назло? Вовсе нет. Просто первая реакция у меня – возразить. Сначала меня все возмущает, что бы ты ни сказал!

При подобных ситуациях лучше молчать, и тогда она продолжит свои покаяния. Но если откроешь рот: самокритика, мол, дивная вещь, полезно и современно – тогда держись…

– Сам хорош! Думаешь: положительный герой эпохи? Как бы не так! Бабник – раз, самовлюбленный эгоист – два, теоретик, как следствие предыдущего, – три! Лопух в мятых штанах!

Короче говоря, с изрядной сумасшедшинкой это премилое создание!

Прямая противоположность Валентине: та, бывало, ловит каждое слово, хоть и понимает разве что половину, эта же все на лету схватывает, но попробуй заставь выслушать!

При всем при этом – блестящий экспериментатор. Гм, обязательное ли это качество для жены?..

Наука зиждется на трех китах: эксперимент, теория, оргработа. Что такое теоретик, Громов по себе знает, организатором, хочет он того или нет, заставляет быть жизнь, ну, а экспериментатора он может наблюдать каждый день. Однако попробуй проследи тайные тропы, которыми движется мысль этого экспериментатора! Поэтому Громов доволен, когда удается понаблюдать за экспериментатором совершенно иного типа.

Это Петр Петрович Бабушкин, работник одного из институтов Медицинской академии. Чтобы вычленить роль головного мозга, у Громова и Котовой появилась нужда облучить однодневных мышат, экранируя им попеременно то туловище, то голову. У Бабушкина в этом отношении был опыт, он даже изобрел контейнер, хитроумный и очень удобный. Естественно, они поехали к Бабушкину.

Петр Петрович, пожилой, с аккуратной бородкой а-ля Шаровский и вообще чем-то напоминающий Ивана Ивановича – несомненный его ученик, типичный представитель школы, – принял их очень любезно, показал контейнер из оргстекла, который Леониду представился чудом экспериментальной техники, развернул на столе чертежи. Громов восторгался довольно шумно: Бабушкин ему понравился, а, кроме того, шумные восторги в данном случае были воспитательным мероприятием по отношению к Елизавете.

– Просто и хорошо. Удивляюсь, как вы додумались!

Выслушав это, Бабушкин достал папку. В ней были записи и расчеты, все аккуратно до крайности, многое подчеркнуто разноцветными карандашиками. Леонид подтолкнул Лизу локтем: учись! У человека записи, по которым при желании легко написать книгу. У Котовой лицо непонятное, словно гримаса на нем обращена сейчас внутрь.

Леонид вынул фотоаппарат из чехла, снял контейнер, снял чертежи – может пригодиться, в памяти все не удержишь. А Елизавета лишь повертела в руках контейнер, причем в какой-то момент Леонид встревожился, как бы чего не ляпнула: она усмехнулась.

Распрощались с Петром Петровичем, и еле успел Леонид прикрыть дверь, Елизавета начала:

– Бабушкин, Дедушкин, Прапрадедушкин – пыль веков…

– Завидуешь?

– Ужасно!

Вышли из здания, сели в троллейбус, и тотчас Елизавета попросила листок бумаги. Леонид передал ей записную книжку и ручку, начал смотреть, что это она вырисовывает. Нечто вроде нижней половины перекрещивающихся на нуле синусоидальных кривых, причем от отрицательных вершин вниз шли черточки. Что бы это могло быть?

– Стая галок?

– Невежда! Неужели не видишь: мышиные попы. Вот хвостики.

Решительно ничего Леонид не понял, разъяснять же Елизавета не собиралась. Просто распорядилась:

– Я в институт поеду, а ты сойдешь у аптеки, купишь моток лейкопластыря. Уж мне Дедушкин-Прапрадедушкин!

Громов сошел у аптеки, купил лейкопластырь. А когда пришел в институт, у Елизаветы уже все было готово. Свой чертеж она перенесла на миллиметровку и приклеила к деревянной пластинке.

– Теперь дошло?

Ничего до Леонида пока что еще не дошло, и он протянул ей лейкопластырь. Отмотав полосочку, Лиза прилепила лейкопластырь на свой чертеж, а потом – раз-раз-раз! – натыкала спинками вниз мышаток. Голенькие, малоподвижные, они приклеились и никуда не могли теперь деться, а экранировать свинцом – это уже проще простого.

– Равнение будем держать по хвостам – чтоб ложились точненько на полоски. Ох уж мне Распрабабушкин!

Вот и все. Метод ее, донельзя примитивный, обеспечивал не меньшую, чем у Бабушкина, надежность, но при этом избавлял от хождений по разным начальникам и мастерским – не нужен теперь контейнер – и, значит, экономил время.

Попробуй тут разберись, что же такое экспериментатор! Ну, интуиция – явно и несомненно интуиция играет здесь первостепенную роль. Подтолкнул и визит к Бабушкину, возбудив чувство противоречия: раз уж Бабушкин создал сложный контейнер, Елизавета просто-напросто не могла не придумать что-либо сногсшибательное по простоте.