Федор Полканов - Рабочая гипотеза.

– Цистеин защищает каталазу… (Речь идет эксперименте на молекулярном уровне, отталкиваясь от которого исследователи пришли к открытию целого ряда защитных веществ.) Придется перепробовать родственников этого самого цистеина! Строго говоря, они вовсе не яды, но ты не печалься, Лизок: без твоей ядовитой мысли я бы на них не наткнулся. А поскольку не очень-то ясно, что яды, а что не яды, будем в дальнейшем их ядами звать! Не подскажешь, как раздобыть сотню мышек?

– Проще простого. Обратиться за содействием к лодырям.

– То есть как?

– А вот увидишь. Идем в виварий.

Довольно быстро они отыскивают клетку, битком набитую мышами без меток. Девчушечка Шура – из десятилетки прямо сюда, мышиный помет выскребать – долго мусолит тетрадку, потом находит.

– Исаева. Получила сотню самцов десятого. Облучение должно было быть двенадцатого.

– Сегодня двадцатое. Бери, Леня, клетку, пойдем.

Леонид клетку берет, хоть и не очень уверен в законности своего поступка.

– Берите, берите, не то подохнут. В том месяце у нее штук тридцать зазря подохло.

Шура ничего не понимает в распределении животных, просто ей мышек жалко: раз уж пришла городская девчонка работать в виварии – значит в душе биолог. Иначе устроилась бы на заводе.

Выйдя из вивария, Леонид говорит:

– Надо предупредить Исаеву.

– А как же! – отвечает Лиза и шагает не к дверям института, а к воротам. – Пойдем, пойдем! Неужели ты думаешь, что Исаеву следует искать в лаборатории, когда в магазине напротив хвостятся за венгерскими платьями?

Леонид не очень-то удивлен, увидев Исаеву и впрямь в магазине: лодырей пришлось повидать в жизни всяких.

Исаева смущена, а Лиза подливает жару в огонь:

– Прошу нас благодарить. Шаровский обнаружил в виварии неиспользованных мышек, мы приняли грех на себя и срочно их облучили.

– Спасибо… – говорит Исаева, а Елизавета поворачивается к ней спиной.

– Громов, ходу… И не терзай себя сомнениями. Спи спокойно, мой сын, ты совершил благородный поступок: средства, ассигнованные на науку, пойдут на нее.

– Так-то так… – Громов не очень уверен. – Но ведь можно было заставить эту фефелу мышей облучить.

– А дальше? Она уже пять лет сотрудник – и ни единой законченной темы. А уволить – никак! Собственного желания не проявляет, хоть и намекали, а уволить иначе трудно. Мы мастера говорить и писать: «Очищать науку от неспособных!» Однако пойди очисть. Была переаттестация – самое вроде время. Но не тут-то было: у нее оказалась справка о беременности. Ну, пожалели… А ребенок и не родился, отнюдь нет! Люди, Леня, умеют устраиваться.

Леонид мучился несколько дней, потом все же сказал Шаровскому об этих мышах. Тот нахмурился, затем, подумав, изрек:

– Я введу правило: всякий, кто без причины не ставит вовремя опыта, животных лишается. Однако, Леонид Николаевич, в дальнейшем прошу действовать только через меня. Не перенимайте у своей партнерши партизанских замашек.

Позже Леонид выслушал от Лизы несколько дерзостей, подождал, когда она успокоится, и спросил:

– Как думаешь, будет он давать мышей на «яды»?

– Ты, право, ребенок. Конечно, будет! Ему на наши яды плевать с высокой горы, но нужно же чем-то перекрывать бездействие Исаевой и иже с нею? В конце отчетного года он, если потребуется, сунет нашу тему в план, а нет – все лишняя продукция для лаборатории.

Леонид курил в коридорчике возле библиотеки и вдруг услышал:

– Кажется, товарищ Громов? Вы меня помните? Бельский.

– Очень рад.

Бельский стоял рядом, на Леонида не смотрел, но то, что он говорил, относилось к Громову:

– В вашей диссертации мне понравилась одна мысль… – Далее излагалась суть рабочей гипотезы Леонида: толчок приспособительных возможностей, мобилизация внутренних защитных сил организма как возможный способ борьбы с повреждениями, вызываемыми лучами. Кончил он так: – Вы не пробовали сопоставить это с положениями Раисы Петровны Мельковой? Не тут ли лежит путь к общей теории вашей науки?

Бельского Громов, конечно, помнил, вместе учились. Многие считали: Вельский – большой талант. В двадцать три года защитил диссертацию! Однако сейчас Вельский Леониду совсем не понравился: этакий пижон со слащавым лицом, лиховскими кудрями и блудливым взглядом. Ходит и сеет идеи… Впрочем, чтоб быть справедливым, Леонид говорит себе: мальчик – Бельский производит впечатление мальчика – и в самом деле умен, и единственная его беда – отсутствие должной школы. Взять хотя бы последнюю нашумевшую его работу, за которую Бельского аж в идеализме ухитрились обвинить. Когда это случилось, Леонид любопытства ради работу прочел. Никакого идеализма там не было – рецензент, видимо, не очень-то разбирался, однако материализм этого юнца примитивен, на уровне стихийных воззрений прошлого века. И сейчас Вельский насчет общей теории перегнув, но подсказал дельную вещь: какие-то интересные параллели в статьях Раисы поискать можно.