Маргарита Хемлин - Дознаватель

При утреннем свете Довид обошел палисадник и обнаружил схованку. На самом краю. У заборчика — наполовину в траве, наполовину в голой земле. Свою вскопку Довид мог отличить по тому, что он после землю обязательно переворачивал, а не разрыхлял. А тут имелась не только перевернутая земля, но и мелкое разрыхление.

Довид углубился в землю и обнаружил сверток из газеты. В газете находился нож со следами засохшей коричневой массы. И потеки по всему лезвию. Нож кухонный. Большой.

Довид испугался, замаскировал схованку, сверток затаил в завернутом пиджаке. Пиджак при возвращении в дом оставил в коридоре.

Разбудил Бэлку, весело попрощался и бегом домой.

Дома подземную находку из газеты не освободил, а спрятал, в свою очередь, на огороде. Тоже в земле.

По соображениям ужаса он ничего у Евсея не спрашивал. Имея в виду сохранить тайну при любых угрозах. Одно мучало Довида — вдруг Евсей полезет за ножом, между прочим, по служебной надобности или какой другой необходимости, не найдет и может сойти с ума от ответственности. Но признаться, что нож извлечен и перепрятан, Довид в себе возможности не находил. Собирался со дня на день.

В голове у него сложилось следующее.

Нож принесла Лаевская. По-видимому, со следами крови. Довид видел кровь как таковую во всех ее состояниях и мог отличить. Тут для него секрет не состоял. Секрет состоял в том — для чего Полина притащила кровавое орудие к Евсею.

Довид решил, что Евсей втянут в что-то страшное. Если б дело шло о задании по службе, Полина б не таскала ночью всякую дрянь и Евсей бы эту дрянь ночью, сильно выпивши, не прятал. Значит, нож имел прямое отношение к личности Евсея, если Полина такое устроила.

Вскоре по городу поползли достоверные слухи об убийстве Лилии Воробейчик. Среди еврейской общественности ходило мнение, что это началась резня по одному в связи с космополитами и другими, им подобными.

Довид сплюсовал Воробейчик в уме с Евсеем. На основании ножа. Больше ни по чему. Отправился к Полине и поставил ультиматум, что пойдет в милицию и расскажет про ее визит с ножом.

Полина удивилась и заверила, что действительно заходила к Евсею. Но никакого ножа ему не приносила. А что касается ножа, так мало ли что может у Евсея находиться — он работает в органах и связан с различными элементами по службе. И не Довиду судить, для чего и зачем.

Подозрения Довида мгновенно развеялись. Но до тех пор, как он увидел Евсея тем же вечером.

Зять взял Довида за грудки, вывел на двор и угрожал, что надо всем немедленно исчезать с лица земли, так как он, Евсей, всех подвел под монастырь и теперь выхода нету ни в какую сторону.

Общий вид Евсея не оставлял надежды ни на что.

Тревога Довида возрастала с каждым днем.

Он нуждался в совете. Рассказал Зуселю. Зусель выслушал, попросил нож, получил его в газете с-под земли и заверил Довида, что никакого ножа больше нет. И не было. Что Довиду приснился страшный сон. А что до Евсея и его панических настроений, то время покажет. И сказал: «Что в земле, того нету. А ты взял, и оно стало. Сам виноват».

А через какое-то время Евсей застрелился.

Я выслушал с вниманием и задал дальнейший вопрос:

— Ну и с чего ты взял, что я при чем? Меня и в городе не было в тот день. А ты трезвонил направо и налево. Выводил меня на воду. Письма писать собирался. С чего?

— Так Лаевская объяснила, что ты при всем.

Довид перевел глаза с неба на меня и ласково посмотрел в мое лицо:

— Вот ты, Миша, красивый был. И Евсей красивый был. Он теперь в земле. То есть его нету. Того нету, красивого. Мне самое больное, что он теперь там, — Довид показал в землю пальцем, — некрасивый лежит. Сильно некрасивый. А моя Бэлка красивого полюбила. За нее обидно. Ты ее давно видел? Я не выберусь. То одно, то другое.

— Видел твою Бэлку. Поправится.

— Красивая она?

— Красивая. Не такая, как раньше, но ничего.

Довид опять уставился наверх.

Я спросил:

— Почему ты сказал, что я был красивый? Теперь что ж, не красивый?

Довид не ответил.

Я увидел, что он рукой нащупывает большую ракушку. Раскрытую, с острыми краями.

Ракушку я у него вырвал. С силой, но не обидно для него.

Сказал:

— Поранишься. У нее края — ножи.

Довид радостно подтвердил:

— Ото ж.

Я посмотрел на Довида — на его вид в целом. Из него мне больше ничего не достать.

Оделся, крикнул хлопцам, что ухожу.

Они выбежали из воды и стали на берегу. Не просили остаться, не спрашивали, побуду ли я еще в Остре.