Александра Яки - Грусть улыбается искренне

Бабушка всегда говорила ему, что сон — лучшее лекарство, и мальчишка решил тем вечером внять её совету. Кое-как убедив Ингу в том, что он чувствует себя терпимо и ни в чём не нуждается, Виктор закрылся в боксе. Его окошко так и осталось тёмным до самого утра.

Сон спокойным не был. Он видел широкое поле с высоченными колосьями пшеницы. Всё вокруг нещадно заливало палящее солнце, вдали дрожали размытые миражи, а тропинка, по которой шёл Витька с мамой и друзьями, настолько высохла от жары, что от малейшего движения в небо взмывал столб пыли. Он отошёл чуть в сторону и обернулся на попутчиков — но не увидел их: солнце палило настолько ярко, что болели глаза. Жара усиливалась и усиливалась… Витька слышал их голоса, звавшие идти дальше, но из-за дурственного света, как на негативе фотоплёнки, видел только чёрные неясные силуэты. Ему хотелось пойти, но горячий воздух сводил с ума и спутывал мысли. Ни ветерка, ни воды поблизости, ни тени.

— Эй, алё, поднимайся… Э-эй.

Виктор сонно повернулся, приоткрыв один глаз. Над ним нависало упитанное личико, разукрашенное, как у матрёшки.

— Вы кто? — прохрипел парень ещё не проснувшимся голосом.

— Медсестра я. Наталья Тарасовна. Сменщица Тамары, — звонко и поучительно пояснила светлая женщина с пухлыми, похожими на пельмени губами.

— А-а-а… — только выговорил Витя и снова плюхнулся на подушку. Сил не было ни на то, чтобы знакомиться, ни на то, чтобы говорить… Даже держать глаза открытыми, и то казалось трудновыполнимой задачей. Веки, точно на них подвесили многотонные гири, поднимались только в результате нечеловеческих усилий.

— На, температуру померяй, — попросила Наталья Тарасовна.

Он взял градусник из мягкий рук женщины и снова провалился в черноту сна. За дверью шаркали подошвы, кто-то кричал, говорил. Лязгало алюминиевое ведро, шуршала швабра. Знакомый, но не опознанный голос заходил к Витьке в бокс, давал неясные советы; над ухом слышался шелест не то пакетов, не то фольги, не то бумаги.

— Витя, Вить!

Он снова неохотно разлепил глаза.

— Ну чё?

— Выпей лекарство, — попросил кто-то. Это был не жёсткий голос Тимофея, нет. И не женский мягкий, как у Тарасовны. Сквозь матовую пелену в глазах Виктор разглядел густые чёрные усы.

— Станислав Юрьевич… ваша смена, — болезненно улыбаясь, проговорил мальчишка и взял в ладошку два бело-жёлтых колёсика. Он слышал, как Золушкин сказал медсестричке: «Гляди-ка, соскучился…» и пошлёпал к выходу в неизменно болтающихся туфлях.

А потом опять приходили люди… Открывали-закрывали форточку: в палату залетал тёплый, прогретый осенним солнцем воздух. Кто-то дёргал несчастную оконную занавеску.

Снова, заботливо склоняя над Витькой пухлое личико, с градусником приходила Наталья Тарасовна. За ней — Золушкин опять пичкал парня таблетками и что-то спрашивал. Но Витя в ответ лишь сонно мычал.

Смирившись с тем, что от пациента невозможно добиться ничего внятного, врач погасил свет. И Виктор наконец обратил внимание на происходящее за окном — темнело, день, прошедший во сне, медленно догорал.

Собрав резервы внутренних сил, парень перевернулся и лёг на спину, уставившись в потолок, по которому скакали неясные тени. Дождавшись, пока люстра перестанет «ехать», он прокашлялся, восстанавливая сонный хриплый голос, и сел на койке. За окном по тёмно-синему небу гуляли вытянутые кучерявые тучи: одни светлые, почти белые, а другие совсем чёрные. Виктор посмотрел на часы: вчера примерно в это же время они с Ингой возвращались с улицы, энергично споря, беседуя. А сегодня что?..

Мальчишка неохотно поднялся, опираясь рукой о приземистую деревянную тумбочку. Будь иная ситуация, он бы вообще не вставал и дрых всю ночь до следующего утра.

Но ведь все кругом говорили, что нужно есть, несмотря на плохое самочувствие, иначе окончательная крышка здоровью, а Витёк и так профукал завтрак с обедом. Да и в конце концов, мужик он или нет? Не возлежать же принцессой-несмеяной весь месяц.

Нащупав в темноте зубную щётку, он хотел было пойти умыться, но, немного подумав, небрежно зашвырнул её обратно и достал жвачку.

— Зубы чистить поздно, — оправдал себя за свинство и неряшество Витька. — Будем жувать…

Тихо напевая траурным тоном «а мне бы жвачку, хотя бы одну пачку, хотя бы одну штучку, хотя бы одну-у-у», он вышел из бокса. В коридоре горели все лампочки, кроме, ясное дело, той, что сломалась на днях. Лизаветка и маленький Бекир сидели на старой заржавевшей каталке друг против дружки и выстраивали в ряд маленькие разноцветные машинки. Их мамы беседовали неподалёку на кушетке, периодически поднимая глаза на малышей: на месте ли? Играют ли? Не плохо ли?