Александра Яки - Грусть улыбается искренне

— Витя, а к тебе папа пришёл, ты знаешь? — спросила она, довольно улыбаясь. — Это я наколдовала!

Виктор растерянно покрутился на месте, не зная, правду говорит маленькая пациентка или понарошку.

— Возможно, он ждёт в палате, поэтому мы его не встретили, — предположила Инга. — Иди, посмотри.

Парень, чувствуя, как перехватывает дыхание внизу живота, закивал, глупо улыбаясь. Наконец-то о нём вспомнили! Наконец-то родной отец соизволил заглянуть к больному и голодному единственному сыну!

Папка на самом деле ждал в боксе, скромно сидя на стуле и подпирая рукой подбородок. Витька сдержанно, с каменным выражением лица поздоровался, строя из себя обиженного. Александр Игоревич прокашлялся, поправив накинутый на плечи белый халат.

— Чего дуешься?

— Ничего, — буркнул Витька.

— То есть я могу уходить? Значит, я потратил деньги на еду, фрукты, соки, а ты отправляешь меня домой? Выгоняешь? — отец хитро сощурил глаза, якобы намереваясь уйти. Виктор невольно поменялся в лице, услыхав о еде, и глаза его в испуге забегали. Он так долго мечтал о съедобной передачке, что не мог вот так по собственной глупости допустить её исчезновение. Родитель на это торжествующе рассмеялся.

— Ладно, прощаю на первый раз. Принимай гуманитарную помощь, обиженный и оскорбленный. И чтоб больше отцу по телефону не хамил!

— Понял-понял, — обрадованный, мальчишка сел на кровать, первым делом запустив руку в кулёк с грушами. — Что там мама?

— Всё причитает, — Александр Игоревич вздохнул. — Должно пройти время, и всё наладится само собой. Ты сейчас не должен волноваться из-за этого, ты вообще сейчас не должен волноваться.

— А я иылсь… — Витька хотел сказать: «А я и не волнуюсь», но рот, набитый грушей, ослушался хозяина.

— Кушай-кушай. Я тебя понял, — родитель заботливо протянул вафельное полотенце с цветочками. — Мордень вытри, поросёнок малой.

Виктора перекосило. Отцовская сюсюкающая фраза резко выцедила из него хорошее настроение. Ну что за обращение «поросёнок» ко взрослому человеку? Так сиделки разговаривают в домах престарелых, а не родители с детьми-подростками. Витьку чуть не стошнило от собственного обличья: он, сильный парень, забывший, что такое жаловаться, уже сто лет назад, вдруг почувствовал себя немощной старушкой. Перед глазами снова встал назойливый образ Аркашки, преследующий его последние несколько дней. Витя со злостью зашвырнул огрызок груши в мусорное ведро.

— Вот только этих телячьих нежностей не надо! — сказал он родителю, повысив голос.

— В чём дело? — не понял отец, заглянув мальчишке в глаза. — Я сказал что-то плохое? Или ты снова хамить взялся?

— Не надо делать вид, что не понимаешь! — напряжение внутри Виктора росло, и голос становился всё громче. — Да, я заболел, но это не значит, что я немощь и размазня! — парень резко отвернулся к окну. — Если ты пришёл тут ути-пути со мной, то не надо, не нуждаюсь! Ни в сочувствии, ни в жалости не нуждаюсь! Достаточно просто понимания, но от вас дождёшься! А остального — нет уж, спасибо, увольте. Я не доходяга какая-нибудь, чтоб тут ути-пути!

— Что ты мелешь?! — Александр Игоревич скривился, точно съел целый лимон. — Я тебе пожрать принёс, только и всего!

— Принёс? — парень повернулся, щуря глаза. — Благодарю и не смею задерживать.

— Вот так, значит? Кого мы воспитали?.. — протянул отец, закатив зрачки к небу. — Господи, кого мы вырастили?

— Ой, ну не надо этих песен!.. Знаем мы уже их наизусть. — Виктор замахал руками, демонстративно закрыв глаза. — Иди-иди, вы с мамкой как раз хорошенько от меня отдохнёте!

— Ну и скотина же ты неблагодарная, — вздохнул папка и замолчал на пару секунд, а потом, укоризненно покачав головой, поднялся и забросил на плечо сумку. — Хам.

Виктор, глядя в пол, не спеша пришёл в столовую. На душе скребли кошки. Даже не столько оттого, что пособачился с отцом (такое-то часто бывало), сколько оттого, что все к нему изменили отношение. Будто он и вправду в Аркашку превращается. «Не вешай нос! Держись! Ути-пути». Во всех фильмах так говорят людям, у которых на самом деле случилось горе. А у него хоть и неприятность, но не горе и не трагедия, чтоб так уж беспокоиться. Парень, ни на кого не глядя, сел за стол.

— Что случилось? — Инга подвинула ему тарелку с гречкой.

— Да так, дела семейные, — хмуро уткнувшись глазами в тарелку, отмахнулся Витя. — Что-то порция на удивление большая.

— Так я ж поварихе помогала. Это по блату тебе двойная, — шёпотом объяснила девушка.