Валерий Карышев - Москва тюремная

Обладатель родинки отодвинул доску в сторону и с интересом взглянул на новичка.

— Ты кто?

— Бизнесмен, — стараясь вложить в собственные интонации как можно больше равнодушия, ответил Макаров.

— Давно закрыли?

— С неделю. До этого на ИВС сидел.

— Поня-ятно. А бизнесом каким занимаешься?

— Да так — трусы-носки секонд-хенд в Америке покупаю, тут продаю, — попытался было отшутиться Дмитрий Иванович.

— Ну и как — успешно?

— Да по-всякому...

— Ладно, ты мне пургу не гони, я те не следак. Со «смотрящим» трешь, — сурово прервал блатарь и, взглянув на собеседника так, что тому сразу же сделалось не по себе, вкрадчиво поинтересовался: — Так чем занимаешься? Только конкретно!

Дмитрий Иванович был краток и деловит. Он честно рассказал и о своей подмосковной сети магазинов, и о ДТП, виновником которого стал.

Макаров говорил спокойно, сдержанно, но все это время, словно завороженный, смотрел на светло-коричневую родинку, темневшую на шее «смотрящего». А блатарь, в свою очередь, не сводил с говорившего тяжелого, придавливающего взгляда...

— Постой, постой, — прервал он новичка, — с магазинами твоими херовыми все ясно. А раньше чем занимался?

— Киоски на рынке держал.

— А до киосков?

— Разрешения и лицензии выбивал, чтобы торговать.

— Да не о том я. Ты ведь не сразу бизнесменом-то родился. Кем раньше-то был?

— Работал.

— Где?

Макаров промолчал. К своему ужасу, к концу беседы он уже узнал обладателя светло-коричневой родинки на шее. Да, тот самый Щукин В. С., которого он когда-то бросил в мутные воды исправительно-трудовых учреждений, выплыл в самом неподходящем месте в самое неподходящее время. Правда, годы, проведенные Рыбой за колючей проволокой, остались за кадром, но, судя по татуировкам, в местах не столь отдаленных бывший клиент обрел немалый авторитет. Да и статус «смотрящего» свидетельствовал о многом...

— Так где ты работал?

Этот вопрос вновь остался без ответа.

Неожиданно блатной пружинисто поднялся и, неторопливо шагнув вперед, произнес — но не первоходу, а братве, сидящей на шконках:

— Пацаны! Вот он — мусор.

— Где?

— В натуре отвечаю! Барбосом в уголовке служил!

— Во бля, делов! — воодушивилась братва, и Дмитрий Иванович буквально физически ощутил флюиды ненависти.

— Братва, тихо! Я говорю, — немного повысил голос Щукин, и сокамерники стихли. — Когда-то эта гнида поломала мне жизнь. Он тогда опером работал, серый макинтош носил... Там местные спортсмены коммерса вальнули, а он на меня ту мокруху повесил... Помнишь, как ты, марамойка гребаная, меня током пытал? А как валенком с песком по ребрам бил — помнишь? А «слоника», когда противогаз на меня надевал и шланг пережимал? А как я в укрутке «ласточкой» в твоем кабинете валялся? А как потом «явку с повинной» диктовал?

Дмитрий Иванович не ожидал этой встречи. Физиономия бывшего оперативника в одночасье сделалась серой, будто вылепленной из глины. Он был готов к любому повороту событий, но только не к такому. Да, все правильно: земля круглая, мир тесен. Но чтобы мир оказался тесным настолько, смог уменьшиться до размеров тюремной «хаты» ...

А «смотрящий» продолжал:

— Ты меня еще спрашивал, где я был в ту ночь, когда коммерса вальнули. У биксы я одной был, у соседки, да по молодости палить ее не хотел. А ты ... Автоматный рожок мне какой-то подсунул. Лжесвидетелей нанял. Я в тот год в институт хотел поступать, на детского врача учиться! И поступил бы! Ты понимаешь, блядь ты мусорская, что ты мою жизнь искалечил?! — И, не в силах себя сдержать, Щукин смачно плюнул в лицо бывшего милиционера.

Тот был обескуражен настолько, что даже не вытер плевок, и слюна, стекая по лицу, повисла на его кончике носа.

— Да че с бычьем этим рогатым базарить! — Неожиданно в руке чернявого типчика блеснуло «весло», то есть заточенная ложка. — Валить его на хер!

Спустя мгновение Макаров наверняка бы хлюпал кровавой жижей на цементном полу, но Рыба, мягко и властно перехватив татуированную руку с лезвием, произнес:

— Погоди, Шпала, это для него слишком просто. Мы с ним по-другому разберемся... И вообще — надо, чтобы все было по правилам.

«Смотрящий» неторопливо подошел к окну, выключил вентиляторы и крикнул громко:

— Тюрьма, слушай! Это Рыба, из сорок девятой «хаты». На нашу «хату» заехал мусор. Че присудишь?

За свою милицейскую карьеру Дмитрию Ивановичу приходилось выслушивать немало угроз и пожеланий. Но столь замысловатых и изощренных, как теперь, он еще никогда не слышал.