Валерий Карышев - Москва тюремная

Последняя фраза заставила Шенгелая страшно побелеть.

— Да пошел ты на хер! — неосторожно выпалил Отари, начисто позабыв, что тут, в тюрьме, такое адресование приравнивается к пожеланию опустить собеседника.

И тут началась драка — жуткая, безжалостная и беспощадная.

Шенгелая никогда не отличался хлипкостью сложения и трусливостью: еще в отрочестве он слыл одним из лучших бойцов родного Сагареджо. Но и соперник был неробкого десятка — к тому же он явно занимался каким-то силовым видом спорта...

Удар! Люберецкий отлетел в сторону, но на удивление скоро нашел в себе силы подняться. Он пропустил еще один удар в торс и один — в ухо, но уже спустя несколько секунд, по-борцовски захватив Отари рукой за шею, повалил врага на пол и принялся методично и безжалостно бить его головой о цемент ... Первым отреагировал Гурам.

— Эй, пацаны, вы что — совсем оборзели? Драка на «хате»?!

Арестанты из окружения «смотрящего» бросились разнимать противников. Спустя минуту оба они, все еще ощущая в себе злое, бурлящее кипение нереализованной агрессии, стояли перед Анджапаридзе.

— Вы что — хотите, чтобы сейчас сюда ментов немерено привалило? Чтобы на нас мусорской спецназ тренировался? Тогда всем нам достанется, — медленно и веско произнес Гурам и, переводя взгляд с молодого пацана на Шенгелая, добавил: — Как тебе, земляк, не стыдно?! Ты ведь сюда вором заехал, пальцы передо мной гнул, а ведешь себя, как пьяный малолетка. И кто ты после этого?

Отари стоял от Гурама в каком-то полуметре. Ноздри Шенгелая гневно раздувались, пот, смешанный с кровью, застилал глаза.

— Кто я? — глухо спросил он.

Анджапаридзе взглянул на земляка с явной неприязнью, но тем не менее нашел в себе силы промолчать — видимо, он хотел замять этот инцидент. Тем более что не правы были оба противника.

— Так кто же я, шэни дэда? — истерически крикнул Отари, срываясь на грузинский мат: мол, я твою маму трахать не хотел.

— Что ты сказал? — уточнил «смотрящий», не веря услышанному.

Уже потом, много дней спустя, мысленно возвращаясь к этому эпизоду, Шенгелая и сам не мог понять причину срыва. Впрочем, и так все было ясно: сделка по покупке звания вора оказалась неудачной, и злобность, копившаяся доселе в душе, неизбежно выплеснулась наружу.

— Шэни дэда мовтхэн! — закричал Отари, путая грузинские и русские ругательства. — Я е... л твой семейный альбом! Я е... л тот гвоздь, на котором висит фотография всех твоих родственников!.. Я е...л...

Шенгелая не успел договорить: на голову его опустилась шахматная доска. Спустя мгновение на Отари посыпался град ударов: в шею, в ухо, в подбородок, в темя, в грудь, в живот...

Последний удар, в висок, заставил Шенгелая потерять сознание, и темные воды беспамятства сомкнулись над его головой.

Отари пришел в себя лишь на следующий день, а очнувшись, весьма удивился тому, что еще жив.

Руки сделались непривычно тяжелыми, непослушными и чужими. Страшно болела голова, тело ломало от ссадин, ушибов и подживающих гематом, расшатанные зубы, казалось, вот-вот выпадут из десен.

Шенгелая с трудом разлепил набухшие кровью веки. Белый потолок в причудливой паутине тонких трещин, зарешеченные окна с занавесочками, ровные ряды кроватей с серыми казенными одеялами, под которыми угадывались контуры человеческих тел, капельница на штативе.

Это была так называемая «больничка» — медсанчасть следственного изолятора. Вообще-то, как потом узнал «апельсин», на «Матросске» было несколько «больничек»: туберкулезная, кожно-венерическая, хирургическая. Медсанчасть, куда попал Шенгелая, была послеоперационная. По сравнению с привычной «хатой» отделения выглядели цивильно, но решетки на окнах напоминали, что это все-таки тюремные камеры.

Оклемавшись через несколько дней, пациент осмотрелся. Он уже отвык от нормальных условий, и потому увиденное было приятно.

Кровати, стоящие в один ряд, радовали глаз чистым бельем, а отсутствие второго и третьего ярусов открывало непривычно много пространства. Пайка тоже была сносной — не в пример вонючей баланде, отведать которую наверняка отказалась бы и колхозная свинья. Шенгелая, однако, не притрагивался к казенной пайке — продукты регулярно доставлялись ему с воли.

Народу в «больничке» было немного. Большинство составляли арестанты, пострадавшие, как и сам Шенгелая, в тюремных разборках. Человек пять или шесть лежало с огнестрельными ранениями — это были бандиты, привезенные в ИЗ прямо со «стрелок». Несколько человек лечилось после мусорских «прессовок» — таких арестантов свозили из отделений милиции.