Валерий Карышев - Москва тюремная

Подлецы-должники предусмотрели абсолютно все: и первая беседа с Мамукой, и вторая — с самим Отари, тщательно фиксировалась портативным диктофоном и скрытой видеокамерой (на что предварительно была получена соответствующая санкция). Этих записей, свидетельских показаний, а также помеченных стодолларовых купюр оказалось достаточно для возбуждения против него, Мамуки и двух бывших там же бойцов дела по статье 163, часть 3 («Вымогательство, совершаемое: а) организованной группой; б) в целях получения имущества в крупном размере»). Вор в законе Отарик, которому грозило от семи до пятнадцати лет с конфискацией имущества, безусловно, шел бы на процессе «паровозом».

Подельников упрятали в изолятор временного содержания «Петры», что на Петровке, 38, но спустя неделю разбросали по столичным ИЗ. Так Отари Константинович Шенгелая оказался в ИЗ № 77/1 ГУВД г. Москвы, более известном как Матросская Тишина...

На «сборке» в «Матросске» Отари вел себя тихо и скромно. Памятуя, что рядом с ним могут находиться настоящие законники вроде Шакро, он не гнул пальцы, не косил под заматеревшего на этапах и пересылках бродягу. Несмотря на жуткую духоту, Шенгелая не снимал рубашки — воровская татуировка, столь неосмотрительно выколотая в Тбилиси несколько лет назад, могла вызвать любопытство опытных сокамерников.

В «сборочной» камере содержалось еще несколько кавказцев: двое грузин, мингрел, курд и армянин. Они держались сообща, корпоративно, но ставший первоходом кавказский «апельсин» и не думал составлять им компанию. Отари не знал про этих людей абсолютно ничего и, справедливо готовясь к худшему, предвидел возможный вопрос блатных: мол, если ты действительно вор, то почему ты с этими якшаешься?!

По ночам со двора гремели постылые звуки шлягеров, передаваемых FM- станциями. Радио использовалось администрацией в качестве «глушилки», чтобы помешать арестантам перекрикиваться с другими камерами. Несмотря на это, внутритюремное общение шло в «Матросске» полным ходом; «малявы» передавались через арестантов, уводимых на новые «хаты», через баландеров и подогретых вертухаев. Кто-то искал подельников, кто-то — просто знакомых, кто-то советовался с авторитетами ... Шенгелая подозревал, что Мамука или кто-нибудь из его бойцов также сидят в этом ИЗ, но как переправить «маляву», не знал. А спрашивать не хотелось — по вполне понятным причинам...

Первоход сильно страшился будущего. Звание вора в законе, казавшееся ему на воле абсолютным, тут, в ИЗ, могло бы выставить его обладателя в весьма сомнительном свете. Отари понимал: то, что могут простить обыкновенному арестанту, ему простят вряд ли. Потому что спрос с него, вора в законе, будет куда большим, чем с любого другого. Тут, на «Матросске», не было ни верного телохранителя Мамуки с его скорострельным «зиг-зауэром», ни бойцов, которые защищали бы босса под страхом высылки в нищую Грузию, ни умопомрачительного джипа, наводящего страх своим видом, ни даже беззащитного охранника паркинга, перед которым можно было безбоязненно гнуть пальцы, кошмаря своим высоким званием...

Тут каждый отвечал за себя.

Вспоминая «крестного отца» Важу с его рассказами, арестант напряженно размышлял, и ход мысли его был примерно таков: если он действительно дал лавэ на общак, если он и в Москве честно отстегивал со своих доходов, значит, он оказывал воровскому братству помощь. И в том, что Важа от имени братвы «короновал» его на законного вора, нет ничего противозаконного. А коли так — он, Отари Константинович Шенгелая, имеет полное право рассчитывать на достойное обращение со стороны сокамерников. Покупка «коронации» и последующие взносы в общак были обыкновенной сделкой. Он вкладывал в общак деньги, получая взамен «товар» — под этим Шенгелая понимал уважение и вес в обществе. Ну и пусть он не знает, как правильно зайти на «хату», ну и пусть не сможет рассказать о последних сходняках (куда его, «апельсина», никто никогда не пригласит)! В конце-то концов, каков Отари ни есть вор, но все-таки вор, с ворами в законе в следственных изоляторах ничего дурного не случается!..

Но это было не более чем самоуспокоение. Размышляя о будущем, «апельсин» ощущал в себе безотчетный страх. И Отари впервые пожалел о купленном титуле вора — теперь, вспоминая времена, когда он работал в сабутарлинской шашлычной, «апельсин» считал их лучшими в своей жизни.

На третий день Шенгелая выдернули к адвокату. Встреча с защитником (тоже грузином) внушила некоторый оптимизм.