Гай Берт - Яма

Джефф так и остался сидеть с открытым ртом. В его глазах затаилась тупая злоба, так и не прорвавшаяся на поверхность.

— Пошла ты, — обессиленно огрызнулся он.

Майк сглотнул комок в горле. Лиз ничего не ответила.

Какое-то время мы почти не виделись, это было в начале каникул. И не удивительно. У меня было полно забот: я начала серьезно готовиться к выпускным экзаменам. В первый год никто об этом особенно не задумывается, но вы понимаете, как это важно... Так что, когда наступили пасхальные каникулы, я не возражала, что мы с Мартином не видимся. То есть в этом не было ничего необычного.

О Яме я ничего не знала. Он ни разу не обмолвился, ни разу не проговорился. Пару раз я проходила мимо его дома, и все было так, как раньше... никакой разницы... если бы я знала, я бы что-нибудь предприняла. Честно. Но он никому ничего не говорил — думаю, понятно, почему. Уму непостижимо, что все это готовилось, и я жила совершенно обычной жизнью, не подозревая об этом. Но он никак себя не выдал, ничто в его поведении не наводило на мысль... Абсолютно ничто.

Если честно, мне хотелось со всем этим покончить — с Мартином, я имею в виду. Новизна быстро прошла, и оказалось, что я связана с парнем, которого толком не знаю и даже не уверена, нравится он мне или нет. Сначала я думала, что он замечательный, но, как я говорила... Тогда все было совсем по-другому. Может, он нравился мне больше, чем кажется сейчас. Может быть. Но я точно знаю, что не хотела, чтобы это тянулось и дальше. Я надеялась как-нибудь с ним поговорить, но он так редко появлялся.

Я выключаю магнитофон и откидываюсь на спинку стула. Потрясающе, как ему удавалось вести себя совершенно нормально и одновременно знать то, что он знал. С тех пор как это произошло, я уже не сомневалась, что Мартин абсолютно ненормален. Это было организованное, не хаотичное безумие, и оттого было еще сложнее его заподозрить. Термин «психопат» не подходит к описанию Мартина даже наполовину. Он был блестяще умен: опасный сумасшедший, изобретательный гений, обладающий безграничным обаянием. И этот сумасшедший хорошо умел скрывать свое безумие; что заставляет меня обратиться к детству Мартина. О котором мне ничего неизвестно. В Нашу Любимую Школу он пришел в шестом классе — как гром среди ясного неба. У его дяди и тети был дом в нескольких милях от деревни, там он и жил; но, помимо этих скудных фактов, я не знаю ничего.

Каким он был в детстве? Что с ним произошло, что сделало его таким, каков он есть? Если бы только я знала ответы, думаю я. Возможно, я смогла бы остановить других, таких же, как он. Не знаю.

Когда я думаю о Мартине, все остальное становится тонким, как бумага. И хотя мне не под силу представить, что творилось у него в голове — ведь я пыталась, — иногда я понимаю, что, несмотря на все наши различия, мы очень похожи. До такой степени, что, если бы моя анонимность была гарантирована, я бы без колебаний убила Мартина. Я серьезно. Разумеется, это абсолютно теоретическое предположение; я свято верю в проницательность судебной системы и слишком мало — в свою изобретательность, чтобы рискнуть попробовать себя в роли убийцы. Но одно точно: я об этом задумывалась. Вряд ли кто-то будет отрицать, что без Мартина мир стал бы лучше. И я знаю четверых людей, которые со мной наверняка согласились бы.

В этот вечер, который растянулся на столетие, наконец рушится последняя стена. Мне отчаянно хочется все бросить, и лишь это помогает сохранить разум.

— Боже, я так хочу есть, — заныла Алекс. — Скоро мы опять сможем поесть?

Лиз посмотрела на часы.

— В шесть вечера. Еще полтора часа. Попробуй поспать немного.

— Спать так рано? — возмутилась Фрэнки.

— Да. Поберегите силы.

Майк лежал на боку, обхватив руками живот. Он слышал голоса, но они его не заботили; слова не имели значения. Он смотрел на полотняную застежку рюкзака. Он помнил, что где-то там лежит пакетик палочек. Кукурузные палочки в голубом пакете. Сейчас он не мог их достать, ведь другие тоже увидят. Но если подождать до ночи, он сможет съесть их в темноте, и никто не узнает. Он улыбнулся: как же он мог о них забыть. И представил себе, какие они на вкус.

— Я очень хочу есть, Лиз, — повторила Алекс. — Очень. Мне плохо.

— Нам всем плохо, — напомнила ей Лиз. — Мне лично вообще дерьмово.

Алекс вяло улыбнулась.

— Угу. Понимаю твои чувства.

— По-моему, пораньше лечь спать — хорошая идея, — вмешалась Фрэнки. — Нужно поберечь силы на завтра.