Габриэль Витткоп - Образцовая смерть

— Вот послушай, золотко, — сказал один другому, садясь в карету:

Но кучер подслушал. Дело в том, что он был любовником Розетты, которая, уже давно служа мадмуазель Мелани де Линьер, была так же предана своей хозяйке, как та — своему брату Жозефу. Мелани де Линьер можно сравнить с черносливом, правда, пересушенным и несладким. Она казалась самим воплощением сухости — старых кож и ломких костей. Крючковатый нос и большие черные глаза придавали ей некую настороженность, ожидание чего-то недоброго. Хотя губ у нее почти не было, зато ее ночи изобиловали сновидениями. Она бегала по лабиринтам, заполоненным мужчинами и самцами зверей с горящими от желания взорами. Обмирая от страха, пересекала она сумрачные улочки, где ее подстерегали сатиры. Днем мадмуазель шила одежду для бедняков, а вечером читала «Подражание», которое становилось подражанием «Подражанию», ибо в нем прорастал гнусный, отталкивающий зародыш. [46] «О подражании Христу» — сочинение, приписываемое немецкому богослову Фоме Кемпийскому (ок. 1380–1471). — Прим. перев. Тем не менее, некий порыв, искренняя и безоглядная тяга увлекала ее к Жозефу, хотя бесплодность этого стремления ранила ее, а бессилие унижало брата. Когда большая любовь сменилась ненавистью, адельфы появились как раз вовремя, дабы вкусить ее разлившейся желчи.

Хотя Жозеф не был таким ханжой, как сестра, желчность их роднила. Он стал посмешищем, но даже не из-за супружеских измен, известных всякому, а благодаря импотенции. Он консультировался у врачей и аптекарей, даже у шарлатанов, принимал снадобья и проходил курсы лечения — столь же нелепые, сколь и бесполезные. Его недуг был неизлечим, и дряблый член лежал на бедрах, будто забытая вещица. В довершение позора его жена сбежала с чернокожим пажом, и это бегство рассмешило весь Париж. Тогда смертельно уязвленный Жозеф де Линьер начал коллекционировать гравюры с изображением военной формы: каждая в некотором роде заменяла несбыточное совокупление. Он вклеивал в большой альбом эти гравюры на тонкой бумаге, создававшие иллюзию огромного эротического богатства — драгоценной крепости, неприступной для любых негров.

Распространившиеся стишки воскресили смех, некогда вызванный бегством, и вскоре стало понятно их происхождение. Вместе с тем вирши разожгли дикую ненависть в душе Жозефа де Линьера и его сестры, в голове которой они беспрестанно вертелись. Старая дева, тайком извещенная Розеттой, разделяла позор своего брата, как и в те дни — черные, словно кожа негра. Но теперь позор еще больше омрачился и усилился, став ощутимым и осязаемым. Позор плоти, сильнее всякого общественного позора, нисходил в мышцы Жозефа, его артерии, костный мозг и заполонял череп. Поскольку Жозеф был неспособен почтить Приапа (и лишь поэтому), позор стал его костяком, самой его сущностью. Пытаясь поднять собственную самооценку воспоминаниями о тех временах, когда сражался в Польше, Жозеф облачался в старый офицерский мундир и любовался собой в зеркале. Но позор таился под мундиром и окружал своим ореолом Мелани.

Де Линьеры любили азартные игры — поразительная, неожиданная черта в людях их породы. О посещении притонов не могло быть и речи, поэтому они часто наведывались в гостиную откупщика мсье Гайяра, где можно было поиграть в вист. Столкнувшись там со своими соседями де Сент-Эффруа, Мелани обвела всю комнату невидящим взором, от которого, впрочем, ничто не ускользнуло. Прежде всего — ревнивое восхищение близнецами, словно меч в животе старой девы. Сердце у нее обливалось кровью, когда щеголь танцевал менуэт с Клодом или, возможно, Ипполитом, сиявшим в сизом шелковом контуше, вышитом розочками, или когда Ипполит, а возможно, Клод, в одном из самых элегантных французских нарядов, вел щеголиху танцевать джигу. Если, как говорится, любовь слепа, то ненависть, наоборот, прозорлива, и у проницательной Мелани было время подумать. Она словно учуяла запах инцеста, который у нее самой, конечно, не было ни возможности, ни мужества совершить, хотя его зародыш дремал в глубине ее души. У этих Сент-Эффруа, наверняка, есть какая-то тайна.

Сидя друг напротив друга, Жозеф и Мелани тонко нарезали маленький паштет из перепелки. Говорили они мало, и тишину нарушал лишь звон хрусталя да столовых приборов. Мелани медленно положила нож.