Энн Тайлер - Обед в ресторане «Тоска по дому»

— Коди, Люк подумает, ты сошел с ума, — сказала Рут.

— А ты! — крикнул Коди. — Посмотри на себя! О боже! Некоторые люди так подходят друг к другу, правда? Водой их не разольешь. Неважно, жена ты мне или нет, ты все равно любила Эзру больше, чем меня.

— Коди, ты в своем уме?

— Признайся, — сказал Коди, — что настоящий, кровный отец Люка — Эзра.

Воцарилось молчание.

— Как у тебя язык повернулся сказать такое?!

— Признайся!

— У тебя нет никаких оснований.

— Но это же правда. Скажи! Я не рассержусь, даю слово.

Люк вернулся в свою комнату и закрыл за собой дверь.

Остаток дня он валялся на кровати, перечитывая старую детскую книжку про лошадей — больше заняться было нечем. Глупая книжка, хотя раньше она ему очень нравилась. Когда мать позвала ужинать, он твердым шагом вошел в кухню, исполненный решимости отказаться есть вместе с отцом в его спальне. Но мать уже положила на кухонный стол два прибора. Она сидела напротив него, но к еде почти не притрагивалась. Уминая холодные закуски, Люк старательно прятал от нее глаза. Оказывается, она глупа. Никогда еще не встречал такой слабой, глупой женщины.

После ужина он вернулся к себе и включил радио. Передавали программу «Ваше мнение»: слушатели звонили в студию ведущему, судя по голосу — усталому, и высказывали свою точку зрения; обсуждали они пьяных водителей, жестоких женщин. Стемнело, но Люк не включал света. Мать нерешительно постучала в его дверь, подождала немного и ушла.

Потом он, кажется, заснул. Проснулся, когда было уже совсем темно. Шея затекла, он не мог повернуть голову. Женщина говорила по радио: «Не отрицаю, я подписала эту бумагу, но сделала это потому, что он охмурил меня. „Поставь свой автограф“, — говорит…» «По-видимому, вы хотите сказать „распишись“», — устало прервал ее ведущий. «Не все ли равно», — сказала женщина.

Сквозь их голоса, подобно журчанию воды, сочащейся через стену, до Люка донеслось недовольное ворчание Коди и беспомощный голос Рут. Он накрыл голову подушкой. Попробовал представить себе дядю Эзру. Последний раз они виделись в Балтиморе несколько лет назад, да и то очень недолго — не успели приехать, как рассерженный отец увез их оттуда. Вспомнить Эзру было трудно, все равно что разыскивать какую-нибудь вещицу в своем сундучке, — прежде чем приблизиться к цели, приходилось раскидывать десятки, сотни давних воспоминаний. Он вспомнил запах подгорелого гренка у бабушки на кухне, комнату Эзры, которая некогда была общей для Эзры и его отца, их детские сокровища (подпорка для книг в форме мяча для регби, обшарпанная хоккейная клюшка) пролежали тут уже столько лет, что Эзра перестал их замечать и удивлялся интересу Люка.

— Хочешь, возьми себе, — предлагал он, а когда Люк, боясь показаться жадным, вежливо отказывался, говорил: — Да бери, бери, ну пожалуйста. Не понимаю, как я до сих пор не выбросил все это?

Большая комната Эзры, чем-то напоминавшая общежитие, занимала весь третий этаж, но из-за спертого воздуха, пропахшего несвежим постельным бельем и лицованной одеждой, казалась меньше. Люк вспомнил, что задвижка в ванной на первом этаже была похожа на серебряный орешек, а сама ванная была старомодная — с высоким потолком и холодным полом; там было гулкое эхо, а на одном из фарфоровых кранов было написано «слив».

Люк попытался вспомнить своих двоюродных братьев и сестер, детей тети Дженни, но вместо них в памяти всплыла еще одна комната — спальня кузины Бекки, вся в каких-то оборочках, с целым стадом потрепанных игрушечных зверей, расставленных тесным кольцом вокруг постели. Как же она тут спит? — подумал он. Но Бекки сказала ему тогда, что звери нисколько не мешают, наоборот, если приходилось ночевать где-нибудь в другом месте, она брала с собой весь этот зверинец в огромном брезентовом чемодане и на новом месте первым долгом, еще до того, как вынуть пижаму, расставляла зверей кольцом вокруг новой кровати; так же поступали большинство ее подружек. Тогда Люк впервые подумал, что девочки устроены иначе, чем мальчишки. Кузина Бекки заинтриговала и очаровала его, и все оставшиеся дни их короткого визита он относился к ней покровительственно, хотя Бекки была на полголовы выше его и на год старше.

Если Эзра на самом деле был его отцом, то Люк мог бы жить с ним в Балтиморе, где дома темные и таинственные. Его бы окружали родные: любящая бабушка, странная тетя Дженни и целая куча двоюродных братьев и сестер. Эзра разрешил бы ему помогать в ресторанной кухне. Они бы рассуждали о еде и о том, с какой любовью надо кормить людей; Люк как наяву услыхал размеренный, неторопливый голос Эзры — наконец-то вспомнил! Эзра носил линялую байковую ковбойку, когда-то синюю. Волосы у него были белокурые… Ну да, такие же, как у него, Люка, — где посветлей, где потемнее. И глаза у Эзры такие же серые, как у Люка, гораздо светлее, чем у Коди, и кожа такая же золотистая, как волосы.