Виктория Лебедева - В ролях (сборник)

— Да я же их не гоню, Ниночка Михална, — горячо говорила Марья Марковна час спустя, когда выслушала тещины жалобы на Господню немилость. — Ну что вы, право… Прямо даже обидно! Была у них сегодня, да. Чистенько у Катюши — ничего тут плохого не могу сказать. При бабке, царствие ей небесное, никогда такой чистоты не было. Тимофея вот только жалко. Скелет скелетом стал. Прямо до слез! Я уж Катюше говорю — пожалей старика, лишний кусок положи. Разве это трудно? А она так сразу в обиду…

— Это я с ней побеседую, Машенька Марковна! Объясню! — заверила теща. — Молодые еще, глупые. Думают, взрослые они. А какие они взрослые?!

— И не говорите! Они, нынешние, инфантильные все какие-то. Без матери шагу ступить не могут, а всё туда же, самостоятельность им подавай, — поддакивала Марья Марковна. — Мы-то в ихние годы, помните?

— Как не помнить! Я в Катины годы овдовела уже, а она все в девочку играется, жить ей, вишь, отдельно захотелось! Такая обида — вы себе не представляете, какая обида!

— Да мои-то разве лучше? — вздыхала Марья Марковна. — Юрок-то мой, представляете, пацан сопливый, девицу нашел да по подъездам обжимается, сколько раз уже ловила! Школу еще не кончил, а туда же!

— Это все наш, Сергей! Барин выискался! Это он Катьку с панталыку сбивает, точно вам говорю!

— А девица-то эта — размалеванная вся, как папуас. Полголовы выбрито, в ухе серег — как колец на шторе… Тьфу!

— И ведь подумаю грешным делом — уж хоть бы он ее бросил… Нашел бы себе другую дуру, с квартирой, да и бросил бы! Уж она бы узнала тогда, с кем дело имеет…

— Так мало что кольца! Ведь курит! Своими собственными глазами видела!

— А потом сяду, поплачу да и подумаю: чего же это я родной дочери желаю? Доконал! Все жилы из меня этот Сергей вытянул, верите? Все жилы!

Так они проговорили еще часа полтора и распрощались. Тема балкончика тоже не осталась без внимания.

Балкончик… Балкончик что? Марья Марковна забыла о балкончике на следующий день за более насущными проблемами. Он и всплыл-то случайно, балкончик этот — Марья Марковна, прихлебывая чай с малиной, сидела к окну лицом, а в доме напротив, на четвертом этаже, двое гастарбайтеров как раз монтировали новые рамы, вот и сказала — машинально. Красиво — белый пластик, зелененькая евровагонка… Да и про кота она тоже не со зла… Давление что-то подскочило, суставы ныли, сердце опять же… И не то чтобы Тимофей показался ей особенно худым, но так вдруг жалко стало — его, себя, молодости ушедшей и прошлого непоколебимого здоровья. А Катя уж сразу обижаться… Эх, молодежь! Утро следующего дня было чудесным — солнечным и по-весеннему теплым, улеглась магнитная буря, отпустила мигрень, и деятельная Марья Марковна взялась пылесосить ковры и драить плиту. Она даже напевала себе под нос — что-то такое бодрое, из середины шестидесятых.

Марья Марковна пела, а Кате было не до веселья. Долгих две недели она прикидывала, как сказать про балкончик мужу, чтобы не слишком его расстроить. Высчитывала, у кого бы перехватить денег, ходила потихонечку в интернет изучать кредитные проценты, звонила по рекламным бумажкам из почтового ящика, где предлагали остекление из серии «только у нас, дешевле некуда». По самым скромным подсчетам, балкончик обходился в две полные зарплаты. И ведь как назло — последний этаж хрущевки. Если бы какой другой балкончик, — а этому конкретному нужна была кроме стекол еще крыша…

Вид у Кати в конце концов стал такой напряженный, что Сергей тоже начал беспокоиться и сам спросил, какие, собственно, проблемы.

— Балкон… Марья Марковна просила застеклить балкон… Раз мы тут… Раз мы тут так задержались… — нехотя призналась Катя. И заплакала.

Сергей смотрел на жену. Долго смотрел. Потом притянул к себе, обнял.

— Ну ты даешь…

— А чего? — виновато спросила Катя. Она говорила, уткнувшись мужу в плечо, не поднимая головы, и голос от этого был особенно глухой и жалостный. — Денег-то нету. И взять негде…

— Ну, Кать… Не ожидал от тебя… — Сергей взял жену за подбородок, посмотрел в глаза. — Вот, опять ты плачешь!

Он вытащил из кармана чистый носовой платок и стал вытирать Кате глаза.

— Что я, безрукий какой? — вытирал и отчитывал. — Коробки дверные поменял? Поменял! Трубы в кухне, в ванной развел? Развел! Линолеум постелил, плитку положил. Что я, какой-то паршивый балкон не застеклю? Прямо даже обидно, Кать! Ну, не реви у меня! Хватит сырость разводить!

Кате было стыдно. От этого она совсем уж расплакалась и еще долго стояла, уткнувшись мужу в плечо, силясь объяснить, но не находя нужных слов.