Валентина Соловьева - Ничего страшного

— Ладно, — великодушно сказала я, — детали можешь опустить. Хватай такси, мчи на рынок, за цветами и витаминами, а потом к Люське. А то она у тебя там совсем доходит. Бухайся в ножки, объяснять ничего не надо. И о своем порочном прошлом особенно не распространяйся. А я пошла. С тебя коньяк, не забудь!

Очень я была довольна собой. Как тонко и изящно я все это провернула! Эх, мне бы надо было в дипломаты подаваться, а не в химики-технологи. Уж я бы навела порядок в международных отношениях! Жаль только, что я в них ничего не смыслю.

И пошла я, довольная, в Костину общагу. А сосед его, Генка, что-то нахально чертил, разложив ватман на столе, и уходить из комнаты не изъявлял желания. Он упорно делал вид, что ничего не понимает. Мы с Костей тихонечко целовались за шкафом, и Костя мне шептал на ухо. “Я его сейчас убью!” “Не надо кровопролитий, — сказала я. — Пусть живет. Пойдем лучше погуляем”. Вышли мы под дождь. Осень. С рыбалкой у нас последнее время не ладится. А скоро зима, совсем плохо будет. К подледному лову мы с ним совершенно не приспособлены.

— Давай поженимся, — сказал Костя. — Может, мне тогда отдельную комнату дадут?

— Давай, — согласилась я. — А может, и не дадут?

— Как это не дадут? — возмутился Костя. — Другим же дают!

— А тебе не дадут!

— Почему это? — обиделся он. Насупился, смотрит на меня подозрительно. Комплексует.

Это у него рудиментарные явления, оставшиеся от прежнего брака. Жена считала его хроническим неудачником, обделенным судьбой и людьми. Ей казалось, что его кто-то постоянно ущемляет и недооценивает. Это так мучило ее, что она, в конце концов, взяла и подала на развод. Из сострадания, должно быть. И оставила ему тяжкое наследие в виде повышенной обидчивости и стабильной неуверенности в себе.

Ох, и натерпелась я с ним! Ведь сначала он чуть ли не импотентом себя считал. Каждый раз так волновался, точно в космос летит. Внимание! Включены двигатели. Заправлены в планшеты космические карты… Три, два, один. Старт! Пш-ш-ш… Ракета медленно валится набок. Костя скрипит зубами и глядит в потолок, тяжело переживая свой позор. “Ну, что ты, что ты, — шепчу я. — Глупыш… Мне так хорошо с тобой… Мне ничего не надо. Не думай обо мне. Забудь… Как будто бы меня и нет…” А сама осторожно, почти незаметно, начинаю заводить его снова. Как бы между прочим. Прижимаюсь, глажу, утешаю. И даже вроде бы не обращаю никакого внимания, что он постепенно приходит в боевую готовность. Ведь мне же ничего не надо! Мне действительно ничего не надо. Я всегда придерживалась такого жизненного принципа: “Это ничего, что импотент, был бы человек хороший”.

И вот уже снова заработали двигатели. И штурман уточняет в последний раз маршрут… Но мы не спешим, не спешим. Нам ничего не надо. Нам и так хорошо вместе. Так хорошо, хорошо… И вот так тоже хорошо. А так еще лучше… Ну, просто совсем замечательно! Ах, ты мой дорогой!.. И все получается как бы само собой.

Раз от разу все увереннее. Все энергичнее. Наконец, он так пристрастился к этому делу, что за уши не оттащишь.

В общем-то мы кое-как устраивались даже осенью. То сосед его на выходные уедет в свою деревню. То моя тетка в санаторий укатит. Друзья выручали. Нормально все было. Пожениться мы собирались после Нового года. Я говорила: “Куда спешить?” Костя говорил: “Чего откладывать?” Я даже платье себе заказала. Но оно не понадобилось…

Где-то года три спустя я узнала, что Костя женился. На своей же студентке, первокурснице. Не знаю, почему, проревела всю ночь Почему? Не знаю…

Что касается Гришуни с Люськой, то они помирились и стали жить-поживать да добра наживать. В смысле, приданое для младенца запасать. Тогда с этим туго было, как, впрочем, и во все последующие времена. Хоть и считается, что заранее покупать — плохая примета, но у нас так — если заранее не купишь, то из роддома придется в подоле уносить. Я всем своим знакомым установку дала: где что увидите детское — хватайте. Даже злодей и эгоист Генка как-то раз из своей деревни привез совершенно очаровательное байковое одеяльце, розовое, в бабочках. А Костя, он же такой обаятельный, зайдем с ним в “Детский мир”, я в сторонке стою, а он продавщиц молоденьких охмуряет: “Девочки, — говорит, — у меня жена в роддоме, двойню родила, что делать?” Те похихикают и что-нибудь обязательно выдадут ему из-под прилавка — то подгузников десяток, то ползунки какие-нибудь обалденные, то пеленки-распашенки разные…

Я Люське тащу, радостная. “Гляди, что достали!” И каждый раз надеюсь — вот сейчас заохает, руками всплеснет: “Ах, какая прелесть!” Нет. Посмотрит равнодушно да и сунет куда-нибудь подальше.