Ирина Степановская - На богомолье

Мария привстала, не зная, как поступить. Осторожно заглянула она в комнатку фельдшера. Анна Ивановна как раз говорила о чем-то с пришедшей ей на смену женщиной. Было уже никак не меньше девяти часов. Коридор первого этажа оживился, вперед и назад по нему сновали люди.

— Я сейчас!

Осторожно, как в шпионских боевиках, Мария пробралась на лестницу, но никто и нигде ее не остановил. За дверями с надписью «Хирургическое отделение» раздавался обычный шум. Мария заглянула в щелочку: больным раздавали завтрак. Тихонько пошла она по коридору, удачно миновала пустой столик сестры…

— Куда это вы направляетесь? — Густой женский голос сзади нее раздался как окрик. Привычная всегда и во всем слушаться старших, Мария рванулась от этого грозного окрика дальше и, к счастью, наскочила на белую дверь, на которой было написано: «Реанимация». Как мышка, Мария скользнула туда.

Саша лежала на той кровати, что стояла ближе к двери. Личико у нее было точь-в-точь как в видении Марии.

— Доченька!

Саша, узнав мать, разулыбалась.

— Сюда нельзя! — Сбоку Марию стала теснить к дверям медсестра, а сзади в палату уже заглядывала раздатчица — это она так мощно рыкнула на нее в коридоре.

— Сашенька, я здесь! — успела крикнуть из-за головы медсестры Мария, но двойным напором уже была оттеснена в коридор.

— Женщина! Что вы себе позволяете?!

Раздатчица, казалось, готова была грудью отстаивать отделение от нашествия оккупантов. И тут Мария не выдержала. Нежное, совсем не такое, как накануне, но еще совершенно больное личико дочери встало у нее перед глазами.

— Господи! Дай ей силы все вынести! — истово начала молиться она, повалившись на колени прямо в коридоре.

— Сумасшедшая, что ли? — оторопела раздатчица. Из дальнего конца коридора к ним спешила еще одна медсестра.

Мария, стоя на коленях, заливалась слезами.

— Да вот, дочка у нее в реанимации, я так поняла, — указала раздатчица на Марию.

Случайно проходивший мимо из палаты в ординаторскую молодой хирург Дима тоже остановился посмотреть на происходящее.

— Что случилось?

Мария, увидев мужчину в белом халате, поползла к нему.

— Вот этого не надо, дайте ей валерьянки! — забеспокоился он. Будучи еще не очень опытным врачом, Дима терпеть не мог крайних проявлений чувств.

Марии принесли капли в пластмассовом стаканчике. Раздатчица помогла ей встать с колен и уехала со своей тележкой на кухню. Дима был вынужден произнести целую речь.

— П-п-п-послеоперационный период у больных с осложненным аппендицитом, — выдавил он из себя заикаясь, поскольку всегда заикался от волнения, — длится в лучшем случае десять дней, а то и все две-три недели. Поэтому завтра мы переведем вашу дочь из реанимации в общую палату и будем наблюдать.

Во время всей этой речи Мария торопливо крестилась, пока слова «десять дней» не разорвались у нее в сознании, словно бомба.

Десять дней! И их предстоит как-то прожить! Без жилья, без денег, без еды она должна продержаться с Сережкой, чтобы потом забрать дочь из больницы.

Убитая этой перспективой, Мария по стеночке тихо двинулась к лестнице.

— Кстати, а страховой полис у девочки есть? — крикнул ей вслед молодой хирург. — Иначе мы больных на лечение не берем и на довольствие не ставим!

Услышав про полис, Мария рухнула с лестницы вниз. Молодой хирург, нахмурившись, вышел вслед за ней в коридор.

— Что, черт возьми, вообще тут у нас происходит? — еще раз с раздражением, но уже без всякого заикания громко спросил он в пустоту коридора.

— Что происходит, что происходит… — ответила ему показавшаяся с капельницей медсестра. — Не слышали, что ли? Икону какую-то привезли! Вот со всей России люди сюда и прутся. И эти тоже из богомольцев.

— Вот елки зеленые! — удивился молодой хирург. — А зачем ее именно к нам привезли?

— А зачем у нас в больнице в каждой палате теперь по иконе висит? — раздраженно спросила медсестра. — Монастырь же рядом! — И скрылась с капельницей.

— Лучше бы денег больнице на лекарства дали! — вздохнул доктор и ушел назад в ординаторскую.

А у Марии в голове стучали молоточки: «Десять дней! Как их прожить, что делать?»

«Просить подаяние!» — вдруг громыхнул в голове чей-то голос, и она торопливо перекрестилась.

Так вот какая уготована ей судьба!

«Это не грех. Господь велит помогать страждущим, и просить его милости не грех!» Теперь таинственный голос был тих и нежен, будто женский. Мария поверила ему, но слезы продолжали литься из глаз. Она взяла сына за руку, вывела на улицу, объяснила их положение.