Ирина Степановская - Прогулки по Риму

Мое возвращение в Москву было грустным. Мне хотелось поговорить с Ларой еще в день нашего отъезда, но она нервно бегала по вестибюлю гостиницы, вся в красных пятнах, возбужденным голосом говорила что-то по телефону, потом я увидела, как в гостиницу вошли двое полицейских в форменных голубых рубашках.

— Лара! Что-нибудь случилось?

Но Лара ничего мне не сказала и ушла, а я видела в зеркало, как она показывала полицейским какие-то бумаги, потом засунула себе в рот таблетку и запила ее водой.

Эти хлопоты смазали нам прощание. Мы погрузились в автобус озабоченные и расстроенные. Слухи ползли один нелепее другого. Кто-то рассказывал, что ночью, без сомнения, в гостинице произошло убийство, что подтверждалось ужасными криками, которые слышали многие; теща толстяка высказала предположение, что Татьяну Николаевну разоблачила итальянская разведка, а нищий негр на самом деле был американским резидентом. По дороге в аэропорт расстроенная Лара сухо попрощалась с нами и предложила собрать чаевые для Петро. Кое-кто согласился, но большинство проигнорировали это предложение, и пакетик, пущенный Ларой по кругу, вернулся почти пустым. Потом мы вышли из автобуса и стали разбирать свой багаж. Петро старательно извлекал из автобусного нутра наши чемоданы. Туристы, толкаясь, расхватывали их и бежали дальше, чтобы скорее получить информацию о вылете самолета. Я стояла в сторонке, надеясь напоследок еще подойти к Ларе. Когда багажное отделение опустело, Петро вытер руки чистым полотенцем и прошел в кабину за маленьким пылесосом. Никто из туристов не пожал ему руку, не сказал спасибо. Он постоял немного — невысокий, аккуратный, в светлой рубашке и галстуке, посмотрел в ту сторону, куда ушли все наши, и принялся за дело. Я подошла к автобусу, чтобы попрощаться с ним, но он уже закрыл за собой дверь и поднялся на второй этаж. Оттуда ему меня не было видно.

Лара тоже сухо попрощалась со мной — она была очень озабочена и огорчена. Я сказала ей несколько вежливых слов и успела дать свою карточку с московским телефоном.

Рейс наш отправился по расписанию. Всей душой уже стремившаяся в Москву, я не могла еще отойти от итальянских впечатлений, сидела, закрыв глаза, и перебирала в памяти увиденное. Мне никто не мешал предаваться воспоминаниям — в одном ряду кресел со мной теперь оказались две родственницы толстяка, а целующаяся парочка сидела далеко, в другом салоне. Я даже обрадовалась, что мне не надо будет выказывать неделикатность, обращая их внимание на услуги авиакомпании. Но когда по дороге в хвост самолета я прошла мимо них и случайно увидела их лица на фоне голубых чехлов нашего «боинга», то почувствовала, что случилось что-то невероятное. В расположенных рядом креслах теперь находились не нежные влюбленные, а совершенно чужие друг другу люди. У девушки было измученное лицо, будто она приходила в себя после тяжелой болезни. Мужчина же сидел с видом онемевшим, и на губах его застыла злая и упрямая усмешка. С возникшим у меня тяжелым чувством я прошла мимо них к своему месту и увидела потом эту парочку уже в зале прилета у паспортного контроля.

На родной земле моему нетерпению уже не было предела. Прогуляв по Италии восемь дней, теперь я не могла выстоять восемь минут — так хотелось мне поскорее увидеть своих близких. Но у трех будочек паспортного контроля выстроились огромные очереди, которые двигались своим чередом — не медленно и не быстро. И, смирившись с тем, что мне придется отстоять сколько положено, я стала развлечения ради оглядываться по сторонам. В толпе незнакомых пассажиров я различала лица наших туристов, и они теперь казались мне хорошо знакомыми, словно родными. Недалеко от меня Лиза с невозмутимым видом рассказывала своему спутнику что-то про искусство. За ними скучал гарем толстяка. Сам он, нагруженный двумя тяжелыми сумками, отдувался от напряжения. Его жена с высокомерным видом (мол, как же, приехала не из какой-нибудь дыры, из Италии!) стояла рядом, а подле торчали две одинаково мелкие головки их родственниц. Две девушки-подружки нетерпеливо переминались с ноги на ногу, как и я. Мужчина в очках стоял в очереди на несколько человек впереди меня. Его юной возлюбленной не было рядом. Сначала я подумала, что она просто потеряла из виду своего кавалера, но потом поняла, что она специально, пропустив несколько человек, встала в конец самой длинной очереди. В какой-то миг мы встретились с ней глазами, но она меня не узнала. Я опустила голову. Мне стало неловко. В ее взгляде выражалась мука, и я почувствовала себя чуть ли не участницей чужой драмы.