Екатерина Перченкова - Большая жизнь Дугласа Фогерти

Всё свободное время я стану жить так, как если бы я был Дугласом Фогерти – двадцатидвухлетним беззаботным балбесом. Точнее – так, как если бы Дуг был мной, если бы в его тощую, лохматую и безмозглую оболочку запихнуть всё, чему меня научили университет, ранняя женитьба, здоровенная библиотека, скучный камень на могиле Марка, гипертония и психоаналитик.

Я завёл дневник – файл, который назвал буквами DF – и писал туда всё, что написал бы Дуг, если б был мной. Я рисовал всё, что он нарисовал бы, если бы на самом деле умел. (У Дугласа был бумажный дневник, я нашёл его, открыл посередине и прочитал, как он дрочил в гараже, представляя себе какую-то Пэм; на два предложения было пятнадцать ошибок. Я должен был сжечь дневник, но вместо этого пошёл и выкинул его в мусорный бак на соседней улице. Сейчас говорю – и на Страшном суде скажу: эта позорная тетрадка бесповоротно избавила меня от чувства вины).

Через несколько месяцев в моём дневнике было триста с лишним страниц, а рисунки не помещались под кроватью.

Голых баб и драконов я не рисовал уже давно. Если бы Дуглас Фогерти был мной, то он не появлялся бы дома, проводя всё время на побережье. Он раньше не видел океана. Если бы Дуг был мной, он любил бы Рокуэлла Кента: горизонтальную воду и вертикальные небеса. Наверное, купил бы цветную тушь. Я рисовал тушью, по крайней мере: на мокрой бумаге, на крафте и на картонных обрезках, остававшихся после дизайнерских экспериментов Дерека.

Я открыл дневник и прочитал с первой до последней страницы.

Там был настоящий Дуглас Фогерти, а не то ходячее недоразумение, которое я видел каждый день. Не знаю, как этого парня создавал Господь, но у меня получилось лучше.

Это была книга – и хорошая, кажется, книга. И я никому, ни-ко-му не мог это показать.

Даже Дугласу.

А хотелось нестерпимо.

Весь неприкосновенный запас, четыре упаковки ксанакса, в бутылку виски.

Я взял эту несчастную бутылку и пошёл к Дугласу, пнул дверь и позвал его пошляться по берегу. Он послушно подскочил и сорвался за мной, правда что ли – как собака. И я вспомнил, как давным-давно прочитал в газете, что ветеринары усыпляют собак отвратительным препаратом: они мучительно задыхаются и не могут пошевелиться, а хозяину кажется, что собака заснула. И сказал Дугласу, что у меня весь день болит сердце, поэтому я сегодня не пью. Он хлопнул меня по плечу, пробормотал что-то вроде «не вешай нос» и присосался к бутылке. На виски у него никогда не хватало денег, Дуг покупал только дешёвое пиво, зато целыми упаковками, которые занимали половину холодильника.

Мы ходили полчаса, не больше, и Дуг нёс что-то про мотоцикл, который купил бы, если бы нормально зарабатывал, потом начал напевать дрянную песенку, его уже хорошо развезло, потом задумался и спросил: тебе никогда не хотелось уснуть в лодке?

Он впервые сказал то, что мог бы сказать Дерек. Или Триша. Или я.

Это смерть в нём сказала.

Я повёл его на лодочную станцию, уже закрытую к ночи. Дуг не помещался в лодке лёжа, но я снял фанерную банку, и места стало больше.

- Я нажрался, - печально констатировал Дуг и закрыл глаза.

И ничего больше не говорил.

Вернувшись домой, я вошёл в его комнату и по-настоящему убил ненастоящего Дугласа Фогерти. До утра в моём распоряжении были его ноутбук, рисунки, пара блокнотов, пароли от почтового ящика и блога, содержимое карманов курток и джинсов. На рассвете я растолкал Дерека и сказал, что у меня пропали лекарства и что Дуг не ночевал дома. К тому времени, когда на лодочную станцию приехала полиция он остался только в двух ипостасях: остывающее тело в белой рубашке и парусиновых штанах (не хочу знать, уснул он ангельским сном или захлебнулся собственной рвотой, настоящий Дуг – спящий в деревянной колыбели, в океанской летучей гробнице) – и трёхсотстраничный файл в моём компьютере. И ещё рисунки, но они не главное; так – для полноты картины.

Следующие два месяца я вытаскивал из небытия настоящего Дугласа Фогерти. Того, который писал дневник и покончил с собой.

Ненастоящий помогал мне. Он, несмотря на туповатость и постоянную ухмылку, оказался парнем необщительным: с кем-то тусовался на пирсе и выпивал, клеил каких-то девиц, но никто ничего о нём толком не знал. У него хватило ума (а точнее – инстинкта человека, над которым часто смеются) не показывать этим девицам свои стихи и рисунки и не писать им писем, в которых была бы очевидна его убийственная безграмотность. У него не хватило ума – и это был поистине подарок от мёртвого Дуга – вести блог в публичном доступе. Не догадался снять галочку в установках – и никто не видит вот этого: «У Джонса пиво неочинь». «Хотел бы я занятся дайвенгом», «Почему меня никто не коментит?»