Александр Коротенко - Трепанация

Маша, услышав шум на кухне, быстро побежала туда.

Наверное, она успела увидеть своего сына, лежащего в трусиках и маечке рядом с плитой. Его красное, обваренное тельце. А может быть, ей повезло, и она не увидела ничего этого, потому что поскользнулась на мокром полу и, виском ударившись об острый угол мойки, мгновенно скончалась.

Согласитесь, какое это счастье: не видеть, как умер твой ребенок. Или увидеть, но сразу умереть.

Нина Петровна, услышав странные звуки, забыла о том, что минуту назад намеревалась принять таблетку нитроглицерина и уменьшить боли в сердце, с трудом поднялась с дивана, запахнула на груди махровый халат и пошла на кухню.

Напряжение так быстро возросло, что, подойдя к двери, она уже интуитивно держала руку у сердца, пытаясь унять сердцебиение.

Вот она увидела все. И маленькое скрюченное тельце с искаженным лицом, и любимую Машу, лицо которой было залито кровью. Но это было последнее, что она увидела в этой жизни.

Нина Петровна тихо опустилась на пол и, прислонившись к стене, продолжая держаться за сердце, умерла.

Для вскрытия твердой мозговой оболочки ее поверхностный слой приподнимают концом скальпеля, захватывают глазным хирургическим пинцетом, надсекают, подводят мозговой шпатель и по нему далее рассекают оболочку головного мозга. При отсутствии шпателя в отверстие вводят тупоконечные ножницы и продолжают дальнейшее рассечение с их помощью. При продвижении ножниц вперед бранши с некоторым усилием приподнимают оболочку вверх, что предотвращает повреждение коры мозга.

– Как вы, Иван, живы?

– Это я у вас должен спросить!

– Живы, живы, раз еще шутки понимаете. Аварию помните? Как вас нашли, помните?

– Нет. Почти ничего. Какие-то отрывки. Ничего связного.

– Ничего. Картина восстановится. Сознание – удивительная вещь. Из любых обрывков складывает общую картинку, и почти всегда логичную. Вы замечали?

– Да, и не раз. Как там у меня дела?

– А вот это я у вас должен спросить. Как у вас дела? Как вы себя чувствуете?

– Вроде нормально. И все-таки скажите мне, что там у меня? Что-то серьезное?

– А как вы думаете? Если мы к вам в голову залезли, серьезно это или нет?

– Конечно.

– Вы же попали как-то сюда? Значит, было плохо. Но сейчас лучше. Вы лучше стали говорить. Значит, все будет хорошо. Бог за вас.

– Я что-то не пойму, вы обо мне говорите или о Боге?

– А разве это не то же самое?

– Доктор, вас как зовут? Не Игнатий Лойола? Нам с вами надо было местами поменяться. Все хирурги такие философы, или только в провинциальных больницах?

– Какой я философ! Я обычный слесарь. Или удаляю, или пришиваю. Иногда прочищаю. Вот и вся философия. Это вы, романтики, всё приукрашиваете, а я как постою каждый день пять-шесть часов в операционной, так кроме бутылки пива перед телевизором и думать ни о чем не хочу.

– Так вы мне скажете, в конце концов, что там у меня?

По окончании операции необходимо восстановить целостность черепной коробки и мягких покровов черепа и в первую очередь обеспечить герметичность субарахноидального пространства во избежание ликвореи и вторичного менингита. До закрытия твердой мозговой оболочки надо убедиться в тщательности гемостаза при исходном артериальном давлении. Если после основного этапа оперативного вмешательства возникают показания к декомпрессии, лоскуты твердой мозговой оболочки свободно укладывают на мозг без наложения швов, дефект оболочки покрывают фибриновой пленкой, костный лоскут удаляют, и герметичность субарахноидального пространства восстанавливают путем тщательного зашивания подапоневротической клетчатки, мышцы, надкостницы. Ушивают их обычно в один слой частыми узловыми или непрерывными шелковыми швами, затем швы накладывают на кожу вместе с galea aponeurotica. Если ее нельзя зашить из-за выпячивания мозга, проводят массивную дегидратацию мозга, люмбальную пункцию, выполняют пластику дефектов черепа.

Ребенок, жена, мать. Мать, жена, ребенок. В какой последовательности ни теряй, все равно больно. Может быть, это и есть вера, надежда и любовь? А если потерять сразу всех? И мать как веру, и ребенка как надежду, и жену как любовь.

Мы ведь существуем в людях. В близких людях мы существуем более чем. В них часть нашей духовности, часть нас самих. В нас часть их духовности, часть их самих.