Александр Мелихов - Мудрецы и поэты

Однажды я был в тбилисской бане – прямом потомке тифлисских бань, роскошнее которых ничего не встречал Пушкин ни в России, ни в Турции. Помнишь: «…горячий железо-серный источник лился в глубокую ванну, иссеченную в скале… Гассан (банщик) начал с того, что разложил меня на теплом каменном полу; после чего начал он ломать мне члены, вытягивать составы, бить меня сильно кулаком; я не чувствовал ни малейшей боли, но удивительное облегчение. (Азиатские банщики приходят иногда в восторг, вспрыгивают вам на плечи, скользят ногами по бедрам и пляшут на спине вприсядку, е sempre bene (и отлично)). После сего долго тер он меня шерстяною рукавицей и, сильно оплескав теплой водою, стал умывать намыленным полотняным пузырем. Ощущение неизъяснимое: горячее мыло обливает вас, как воздух!..»

Банька, где я побывал, расположена недалеко от Винного подъема, который, мне кажется, я потом узнал на картине Ахвледиани. Банька эта совсем крошечная и внутри отделана кафелем. В углу – прямоугольный бассейн размером с очень большую ванну. Стенки бассейна сантиметров на семьдесят возвышались над полом. В бассейне была та самая железо-серная вода, мутно-белая с зеленоватым или синеватым оттенком. А может быть, мне опять показалось. На двух противоположных краях бассейна лежали голова и ноги седого задумчивого старика. Чувствовался сильный запах серы; до этого я все время, но слабо ощущал его в метро. По слухам, этот же запах должен ощущаться в аду. Вдоль стен располагались изогнутые, как в душе, трубки, но без душевых воронок с дырочками, штук восемь, и из них под порядочным давлением безостановочно били струи довольно-таки горячей воды. Невозможно было ни ослабить напор, ни понизить температуру. Вероятно, это были отобранные временем оптимальные давление и температура, и предполагалось, что их уже нельзя улучшить. Но для меня они определенно были несколько чрезмерны.

В другом углу стоял дощатый топчан, около которого работал банщик. Это был пузатый, коренастый, с могучими жирными плечами, толстой шеей и мрачным лицом грузин. Весил он килограммов под девяносто. Хотел бы я посмотреть, как тот, кому он вскочит на плечи и будет плясать на спине вприсядку, скажет «е sempre bene». Но, к счастью, он, видимо, был совершенно не склонен приходить в восторг от чего бы то ни было. Он только ломал своим клиентам члены и вытягивал составы. Они переносили это спокойно и даже равнодушно. Шерстяной рукавицы у него не было, но был мешочек, который он окунал в ведро, потом встряхивал и, зажав отверстие, сжимал так, что мешочек вздувался, как узкая подушка, а банщик продолжал сжимать его, пока он, шипя сочащимся из всех пор воздухом, не превращался в простую тряпку, покрытую целой охапкой мыльной пены. Когда он его намыливал, я не видел; может быть, в ведре был мыльный раствор? Все это происходило очень быстро, почти мгновенно. Банщик небрежно обтирал тряпкой клиента, и тот весь в клочьях пены шел под свободную оптимальную струю. А банщик грубым матросским движением, в котором не было ровно ничего от восточной неги, с размаху окатывал из ведра топчан, смывая мыло. Он единственный был в трусах, хотя и сползших ниже некуда.

Я было лег в бассейн, но сразу же вылез. Я был неподготовлен к лежанию в ванне с незнакомым человеком. К тому же мое воображение с детства было отравлено гигиеническими брошюрами, прочитанными в поликлинике в очередях. Я колебался, не пройти ли и мне обработку мешком, но не знал, как подступиться к банщику. Да еще было неясно, хватит ли у меня денег; их у меня было настолько в обрез, что потом в Москве не хватило на билет. Но это отдельная история. Все-таки я набрался храбрости и спросил у банщика, как бы мне воспользоваться его услугами, может быть, нужно купить особый билет; он, даже не повернувшись в мою сторону, сердито ответил: «Не надо билети. Надо денги». – «Сколько?» – «Рубль». Это было дороговато, а главное, как почти у всякого голого человека, у меня не было рубля, а идти в предбанник и просить служителя, красивого парня с усиками, в белой нейлоновой рубашке, какие у нас только щеголи надевают на танцы, отпереть мой шкафчик, чтобы достать из брюк рубль и отдать его банщику, – это показалось мне чересчур сложным. Да и куда банщик его денет? Ведь даже трусы у него были совершенно мокрые, отчасти поэтому они и сползали… Как с ним рассчитывались другие – не знаю. Возможно, они платили сразу за месяц, как за электричество.

Выходивших в предбанник парень с усиками сразу же заворачивал в две простыни. Потом они сидели и о чем-то понемногу переговаривались по-грузински. Я услугами парня не воспользовался. Впрочем, он мне их и не предлагал. Я вытерся своим полотенцем и вышел на улицу, в душный, как баня, вечер, к Куре, мутной, словно ручей из высокогорной бани самого господа бога.