Михал Вивег: Ангелы на каждый день

— Добрый вечер, Келли. Я — Уриил, ангел Зденека. Не пугайся меня, — говорю я успокаивающе.

Ярмила раз пятнадцать поддакивает.

— Я врачую человеческие эмоции и мысли, избавляя их от ядовитости. Особенно я хорошо врачую людей от злости и непрощения.

Наконец она начинает дышать. По ее щекам стекают горячие слезы счастья. У меня, как у ангела, нет ни малейшей склонности к насилию, но сейчас я с удовольствием представляю себе, как ломаю черенок метлы о Дорин Вирту.

— Я принес тебе скорбную весть, Келли: Зденек уже отплыл на другой берег.

Руки Ярмилы, взлетев к лицу, прикрывают ее красивые губы. Подобные вещи я видел миллионы раз — но всякий раз у меня разрывается сердце.

— Ты понимаешь, о чем я, Келли?

Спустя минуту она кивает.

— Прости ему, Келли. Он знал, что его земное существование в последнее время приносит тебе одни страдания, — несу я всякую чушь, ибо эта словесная шелуха несколько успокаивает ее.

— Когда-нибудь ты с ним встретишься и увидишь, что он счастлив. И ты будешь счастлива.

Ярмила, упав на колени, в отчаянии ломает руки. Я невольно отхожу, ударяясь одним золотым крылом о холодильник, но она ничего не замечает.

— Прощай, Келли. Мы уже никогда не увидимся.

Я собираюсь уйти, но вдруг меня осеняет, что можно еще лучше использовать мое опереточное облачение.

— Ты никогда больше нас не зови, Келли. Понимаешь?

Я жду, когда она снова поддакнет. Делаю строгое лицо.

— Все, что тебе надо, ты знаешь, Келли. Хрусталь выбрось. Во Влтаву. Обещай мне, что выбросишь это стекло.

— Обещаю, — произносит она хриплым голосом.

— И тебе надо подружиться с Марией.

В ее глазах изумление.

— Да, с Марией. С учительницей из вашей школы. Она будет нуждаться в тебе, Келли. А ты — в ней. Вот увидишь.

— Но ее сын... — возражает она, как я и ожидал.

— Я знаю, Келли. Прости ему. Не теряй времени в ненависти. Не теряй времени даже на нас. Carpe diem! Лови момент! Радуйся каждому дню. — Я думаю не только о Зденеке, но о Кареле и о Томаше. И о молодой китаянке. О тысяче тысяч других. — Наслаждайся всем этим божьим миром, с которым Зденеку и многим-многим другим пришлось расстаться.

Она рыдает, но я чувствую, что она не перестает меня слушать.

— Радуйся дарованной тебе жизни. Радуйся улыбкам детей, краскам, запаху кофе, теплому ветру и трезвону трамвая. Радуйся холодной зиме и знойному лету. Счастье — это время, Келли. Не забывай об этом.

Без двадцати пяти минут семь, автозаправочная станция под Гавличковыми садами (я не выношу испарений бензина, но рабочее место, к сожалению, выбирать мы не можем). Карел, которому осталось жить примерно сорок минут, чистит и пылесосит заброшенное “вольво”; Эстер он отослал внутрь станции на чашечку кофе — ей лучше не видеть вещи Томаша, спрятанные в бардачке и дверных ящичках. Илмут сидит рядом со мной на крыше красного “рено” и не устает ловить любовные эсэмэски; ее рука движется все быстрее и быстрее, напоминая тик. Возвращается Иофанел, он уже успел переодеться и смыть с лица краску. Я хвалю его, но, видимо, сегодня мои похвалы его явно не радуют. Он оглядывается по сторонам.

— Полагаю, что Нит-Гайяг со Зденеком, — говорит он холодно.

— Да.

— Одной вещи я никак не пойму.

Я предпочитаю молчать.

— Только одной, но, возможно, самой существенной.

Его движения так напружинены, что, кажется, вот-вот он взорвется. Я смертельно устал, и моя вера покидает меня. Я становлюсь таким же безучастным, как Мария, которая за несколько сот метров отсюда спокойно гладит белье. Карел садится в машину и подъезжает к стоянке; заполняет бензобак и едет за Эстер.

— Порядок, — сообщает он ей.

— Спасибо, — говорит Эстер и целует его в щеку. — Огромное спасибо.

Они вместе подходят к кассе, Эстер платит за бензин и заказывает полную программу мойки.

— Знаешь, что сказал святой Августин? — обращается Иофанел к Илмут. — Люби Бога и делай, что хочешь.

Илмут качает головой.

— Стало быть, ты из тех моральных ипохондриков, которые предпочитают ничего не делать, но только бы не согрешить ни в какой мере...

— Я не могу это сделать. Хотя бы из-за Марии.

Карел и Эстер садятся в машину и подъезжают к мойке.

— Никто и не хочет, чтобы ты это сделала, — нехорошо смеется Иофанел. — Ты только должна внушить ей эту идею. Нужно только ее согласие.

— Ангел должен дать ей поручение, — тихо говорю я.

Илмут быстро поворачивается ко мне.