Маргарет Дрэббл - Камень на шее. Мой золотой Иерусалим

— Расскажи, — попросил он.

— Да нечего рассказывать, — ответила я, подумав об Октавии. И, сама того не желая, окунулась в воспоминания — вспомнила, как вначале, в самые первые месяцы, хваталась за телефонную трубку, чтобы позвонить в Дом радиовещания и попросить позвать Джорджа, как с трудом удерживалась, чтобы не пойти в паб, где он любил бывать, как заставляла себя не бродить по улицам, где его можно было встретить; как, лежа в больнице, ловила в наушниках его голос; как плакала и не спала ночами, как жаждала разделить с ним радость, которую приносила мне Октавия, и горе, в которое повергла меня ее болезнь, как я все-таки выстояла, уцелела сама и уберегла его от всех забот и печалей, и в заключение подумала, что не представляю, как теперь начать рассказ о том, что было. — Правда, нечего, — повторила я. — Дочка долго болела и довольно серьезно, но теперь ей лучше.

— Ах, вот что! — сказал Джордж. — Сочувствую. А что с ней было? Что-нибудь опасное?

— Да нет, ничего опасного, — отозвалась я. — Просто я всегда из-за всего волнуюсь, вот и все.

— Нет, тебе, видно, здорово досталось, — настаивал Джордж. — Ты похудела. Но тебе это идет.

— Ничего, мне жаловаться не приходится, другим достается гораздо больше, правда? На что мне жаловаться? Лучше расскажи, как ты?

— Да нечего рассказывать, — ответил Джордж. — Ничего интересного. Год выдался неважнецкий, но, слава Богу, прошел. Мне хочется узнать про тебя, рассказывай ты. Как твои родители? Еще не вернулись из Африки? Они ведь в Африку уехали?

— Нет, не вернулись. Решили поехать в Индию. Они предполагали вернуться, но все переиграли и отправились в Индию.

— Как им там нравится?

— Еще не знаю, они только что уехали.

— Вот путешественники! — сказал Джордж. — Я и сам подумываю, не махнуть ли за границу.

— Зачем тебе?

— Сам не знаю, — улыбнулся Джордж, глядя в стакан. — Переменить обстановку. Встряхнуться. Может, подвернется что-нибудь интересное. Меня ведь здесь ничего не держит.

Он поднял глаза на меня, и мне показалось, как уже не раз бывало, что вот сейчас он в чем-то признается, чем-то поделится, что-то скажет, и эти слова уже нельзя будет сбросить со счетов. Я чувствовала, что могу вот-вот сорваться, как тогда в больнице, когда все цивилизованные способы общения мне изменили. Я была близка к тому, чтобы удариться в слезы, перейти на крик, и покрепче вцепилась в ручки кресла, чтобы не кинуться к Джорджу: мне хотелось упасть перед ним на колени и взывать к его снисходительности, жалости, нежным чувствам и не знаю, к чему еще, только бы он остался со мной, только бы мне не сидеть одной со счетами и квитанциями, не тосковать по нему так нестерпимо. В голове у меня одна за другой складывались фразы вроде: «Я люблю тебя, Джордж», «Не бросай меня, Джордж». Я представляла себе, что случилось бы, если бы какая-нибудь из них прозвучала вслух. Я гадала, какой урон она нанесла бы.

— И в какую же часть света ты думаешь двинуться? — спросила я.

— Да никуда я не поеду, — ответил Джордж, — это все мечты.

— А я бы не хотела за границу, — заявила я.

— Я тебя и не зову, — сказал Джордж. — Но если хочешь, поехали вместе.

— Серьезно? — я допила свой виски. — И Октавию возьмем? Без Октавии я никуда не поеду.

— Даже со мной? — спросил Джордж

— Даже с тобой, — ответила я.

— Ну что ж, можно и ее прихватить, — сказал Джордж. — Только я с детьми совершенно не умею.

— Моя дочь — ребенок необыкновенный. И она прехорошенькая.

— Иначе и быть не могло! Ведь она твоя дочь. Мне нравится, как ты ее назвала. Красивое имя — Октавия.

— И мне нравится, — сказала я. — Хотя многие его не воспринимают. Я назвала ее в честь Октавии Хилл.

— Октавия Хилл? — повторил Джордж. — А кто она? Какая-то героическая феминистка или социалистка?

— Честно тебе скажу, — впервые призналась я, — я и сама точно не знаю, а раз уж я остановилась на этом имени, то и проверять боялась, вдруг она прославилась чем-нибудь нехорошим или занималась чем-то неподобающим. По-моему, она была из социалистов. Надеюсь, что так. Хотя, вообще-то, какая разница?

— Конечно, — согласился Джордж. — Все равно ты воспитаешь ее правильно, кем бы там эта Октавия ни была.

— Насчет «правильно» сомневаюсь, — сказала я. — Меня вроде бы воспитывали правильно, а какая мне от этого польза?

— Ну не знаю, — заметил Джордж. — По-моему, у тебя все в порядке, не хуже, чем у других.

— Что ты хочешь сказать?

— Как что? Ты же сама говоришь: работа у тебя интересная, дочка хорошая, чего еще желать?