Маргарет Дрэббл - Камень на шее. Мой золотой Иерусалим

А еще я радовалась тому, что еду в больницу из такого солидного дома в столь уважаемом районе. Мне казалось, что одно это дает мне право рассчитывать на чуть большее внимание, и действительно, выйдя из лифта, один из санитаров повернулся к Лидии и предложил:

— А вы не хотите проводить свою подругу, мисс?

Было видно, что Лидия произвела на него впечатление, а у той даже глаза зажглись от перспективы совершить столь экстравагантную поездку. Однако я твердо сказала, что мне лучше ехать одной, больница ведь близко — в конце улицы, и что я ни в коем случае не хочу обрекать ее на хлопоты, так как ей необходимо хорошенько выспаться. Мысль, что она будет с профессиональным интересом наблюдать за моими схватками, ничуть меня не манила — если уж ей так хочется узнать, как это бывает, пусть рожает сама. Лидия осталась на тротуаре и, пока машина отъезжала, махала мне вслед рукой и желала удачи. В своем свисающем ярусами одеянии она являла собой странную, но привлекательную картину.

По дороге в больницу я размышляла о том, как выбивает из колеи, когда вдруг видишь себя глазами других, словно неожиданно обнаружила свой профиль в непривычном сочетании зеркал. Я всегда, даже в самые суровые минуты, считала, что знаю себя лучше, чем кто-либо другой, однако отнюдь не обольщалась этим, ибо все мои беды шли от большого ума, но внезапно оказалось, что предугадать, как воспринимают тебя окружающие, невозможно. Когда-то я встретила в гостях бывшего одноклассника, мы с ним не видели друг друга с тех пор, как окончили школу, нам обоим было известно, что мы здесь встретимся, и я сразу его узнала, а он, когда мы разговорились, покаялся, что сначала принял за меня другую девушку. Я попросила показать, какую, и он показал в толпе гостей высокую, тощую, слишком гладко причесанную девицу с робким, замкнутым лицом. Я была удивлена и даже уязвлена тем, что он мог так обознаться, уж слишком она отличалась от меня, в ней я не видела ни своих достоинств, ни своих недостатков. Правда, у нее был тот же рост, тот же цвет волос, и, поразмыслив, я призналась себе, что, когда мне было шестнадцать, многое во мне обещало сходство с этой девушкой, и наоборот, шесть лет назад шестнадцатилетняя Розамунд Стесси вполне могла быть не мной, а ею.

Когда мы подъехали к больнице, я с некоторым облегчением подумала, что еду сюда в последний раз и уж теперь, по крайней мере, мне не надо больше ходить в клинику, не надо иметь дел со всей их изматывающей рутиной. Я вылезла из машины и направилась было по коридору, но один из санитаров остановил меня и сказал, что мне придется сесть в кресло-каталку.

— С какой стати? — удивилась я. — Я прекрасно дойду сама.

— Ходить вам нельзя, — объявил он.

— Да почему? — не укладывалось у меня в голове. Я была не против кресла-каталки, но просто хотела знать, почему мне нельзя ходить. — Дома же я ходила.

— Дома — пожалуйста, — согласился санитар. — А здесь вам ходить не положено. Садитесь, садитесь, теперь мы за вас отвечаем и не можем вам позволить ходить самой. Ничего не поделаешь.

Вняв его уверениям, что, если я ослушаюсь, он потеряет работу, я покорилась, села в кресло, и меня повезли по бесконечным коридорам, подняли в одном лифте, спустили на этаж в другом и ввезли в большую комнату, где мне было приказано встать с кресла, подойти и подписать какую-то бумагу. По-видимому, здесь мне ходить разрешалось. Я думала, что встречу хоть кого-нибудь из знакомых, например худенькую сестричку из Йоркшира или толстую сестру-ирландку, а может быть, и саму элегантную рыжую акушерку. К счастью, я не питала несбыточных надежд, что меня будут поджидать здесь гинекологи и прочие врачи. Но вокруг были одни чужие лица, казалось, моих знакомых сменила целая армия других сестер, которые, наверно, дежурили только по ночам. Я почувствовала себя немного разочарованной — те, к кому я привыкла, уже представлялись мне родными. Я поставила свою подпись в соответствующем журнале, сестра, протянувшая его, подняла глаза и сказала:

— Ну, вы у нас сегодня первая, а такая была спокойная ночь.

Я слабо улыбнулась в ответ, так как не была уверена, обрадовалась она, что придется заняться делом, или огорчилась.

Потом меня отвели в другую комнату, забрали всю мою одежду и облачили в больничную рубашку, справившись, как часто беспокоят меня схватки. Услышав мой ответ, они заявили: «Ерунда!», но, проверив, естественно, убедились, что я права. Потом, проделав со мной разные обязательные неприятные процедуры, они по моей просьбе дали мне книгу и удалились, велев звонить, если что-нибудь понадобится. С полчаса я лежала на высоченной жесткой кровати, пытаясь читать, потом позвонила и спросила, нельзя ли получить что-нибудь обезболивающее.