— Тиф, — указал на меня Володя. — Я тоже, наверное, заразился. Вы бы лучше побереглись!
За спиной первого отважного воина различались пустые, ухмылявшиеся физиономии нескольких других, заглядывавших в купе.
— Вы уж поверьте мне, — продолжал Володя (я весь затрясся и застонал еще громче), — у нас имеются бумаги от доктора Бехетева. Не дай Бог и вы попадете в подобное положение.
Лицо солдата, довольно красивого, хоть и на туповатый манер, изобразило сомнение, однако его более сметливые товарищи схватили дурака за плечи и вытащили в коридор, подальше от беды. Когда стало ясно, что мы одержали верх, Володя улыбнулся мне и сказал:
— Молодец, Сережа.
Мне было семнадцать с половиной лет. За все эти годы я ни разу не слышал от брата таких слов. Они были подарком, долгожданным и сладким.
Впрочем, дальнейшее развитие событий вскоре свело нашу радость на нет. Солдатам каким-то образом удалось забраться на крышу вагона, где они и предприняли новые попытки выкурить нас из нашего отделения, мочась в его вентилятор. Но вскоре и эта забава наскучила им, а к тому же они начали сходить по двое, по трое при каждой остановке поезда на бесчисленных маленьких станциях, и к утру третьего дня — когда мы добрались до Харькова — от наших мучителей не осталось ни слуху ни духу.
В один из более поздних часов того же дня я едва не лишился Володи. Симферопольский экспресс, давно уже обратившийся в поезд местного сообщения, остановился на очередной скучнейшей станции. Володя, не слушая моих испуганных возражений, решил выйти из вагона, чтобы размять ноги. Я смотрел в окно, как он, помахивая дорогой тростью дяди Руки, прогуливается взад-вперед по платформе, с которой за ним следили и другие глаза, куда менее доброжелательные. Неожиданно поезд дернулся и пошел. Володя бросился к двери вагона, но споткнулся, и трость его полетела на рельсы. Володя поднял на меня взгляд и изумленно всплеснул руками. «Запрыгивай!» — крикнул я, однако он остался стоять на месте, невероятно элегантный и жалкий, уменьшавшийся в размерах по мере того, как поезд набирал скорость.
Никогда еще не ощущал я утраты столь полной. Я подумал, не спрыгнуть ли и мне с поезда, не присоединиться ли к нему, но мысль о том, что так мы наверняка лишимся всего нашего багажа, оказалась для меня непереносимой. И я ничего не предпринял, отказавшись в моем потрясении признать, что в один миг вся моя жизнь изменилась навсегда. Каких-то четверть часа назад голову мою занимали мысли о том, где я смогу продолжить учебу, а Володя говорил, что собирается вернуться в Санкт-Петербург, один, чтобы забрать оставленную им дома коллекцию бабочек. А сейчас угрюмые мужики, наблюдавшие со своих скамей, как он весело прохаживался по платформе, наверняка избивают его в кровь, срывая с него красивую одежду, мстя ему за само существование бездумных семей вроде нашей в новом мире, где власть перешла в руки этих мужиков. Под такие размышления я быстренько уговорил полбутылки недопитой нами мадеры.
Как могли мы свалять подобного дурака — мы все?
Оцепенело пытался я составить телеграмму, которую мне придется послать из Ялты родителям, и думал о том, что они далеко не сразу поверят хотя бы одному ее слову. Это странное умственное упражнение несколько успокоило меня.
А потом, повинуясь непонятному порыву, я извлек из кошелька Володи единственное, взятое им с собой из его коллекции: наполненную белым торфяным мхом коробочку — все, что оставил мне мой брат, если не считать необходимости рассказать родителям о его гибели. В коробочке лежали, подобно спеленутым мумиям в гробнице, несколько толстых куколок, которых выкармливал Володя.
И тут я с изумлением заметил какое-то дерганое движение. Пробужденная не то теплом нашего отделения, не то тряской вагона, которая подталкивала ее к трудной метаморфозе, прямо на моих глазах вылуплялась из своего кокона коричневатая бабочка, еще незрячая, с влажными крыльями.
— Что это у тебя? Осторожно. Ты же ничего в этом не смыслишь.
Рядом со мной стоял, глядя в коробочку, Володя. Он потрогал бабочку пальцами, не заметив великого всплеска пьяной радости, обуявшей меня, едва я его увидел.
— Ах ты малышка. — И он назвал бабочку ее настоящим, научным именем. — В какой мир ты решилась выйти!
— Но как же ты?.. — заикаясь, пролепетал я.
— Очень просто. Я дождался, когда пройдет последний вагон, схватил трость и успел вцепиться в протянутую мне из тамбура героем революции сильную руку. Набалдашник вот, к сожалению, размозжило. Кстати, а где остатки мадеры? Я просто обязан отблагодарить моего спасителя каким-нибудь подарком.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу