Маргарита Хемлин - Клоцвог

Собрала чемодан с одеждой по сезону. Не тащить же сразу барахло на все случаи. Таксист помог вынести машинку — в том же Бейнфестовском одеяле.

Машинка для отвода глаз. Все-таки я жалела Эллу. А Марика — не жалела. Я отдала ему лучшие женские годы. И, кроме того, квартира на Якиманке — в ней и моя часть. Неотъемлемая.

И вот я оказалась одна. Телефон молчал. Я укрывалась чужим одеялом, брала чужие тарелки. Хорошего качества, но чужие.

Бейнфест оставил в неприкосновенности накопленные вещи.

Когда мы бывали здесь с Юрой, вещи не имели значения. А тут лезли и лезли в глаза.

Чтобы очнуться, я позвонила в реставрационные мастерские. Юры не было на месте.

Я прождала его звонка до вечера. Потом всю ночь. Потом, утром, часов в восемь, позвонила ему домой. У меня был номер на самый крайний случай.

Трубку взял его сын. Голос напряженный.

Прошу Юрия Васильевича.

— Кто говорит?

— Его знакомая Майя. Майя Абрамовна.

— Ах, Майя Абрамовна! Знаете что, Майя Абрамовна? Пожалуйста, сюда не звоните. Родители уехали в отпуск в Палангу, в Дом творчества.

— Какой может быть Дом творчества, если еще вчера никто никуда не собирался?

— Вчера не собирался, а сегодня собрался. Вы русский язык понимаете?

И — гудки.

Да. Значит, я своим уходом из родного дома обозначила не новую свою жизнь, а что-то другое. Совсем другое.

Дня три-четыре пролежала без еды и воды.

Посмотрела на себя в зеркало. Лицо сильно похудело, но стало даже красивее. Обозначились скулы, как у Софии Лорен. У меня нос крупноватый, и в целом я на эту актрису немного походила. С худобой — особенно.

Звоню Марику:

— Как дела дома?

— Хорошо дела.

— Как Элла?

— Хорошо Элла.

На том и закончили беседу.

Всего четыре дня прошло. Потому и хорошо.

Я обзвонила несколько своих старых клиентов: есть ли работа? Оказалось, есть. Одна женщина привезла докторскую диссертацию — что-то такое про бесштанговые насосы.

Я запомнила, потому что тогда было ощущение, что из меня воздух насосом выкачивают и выкачивают, выкачивают и выкачивают. А другого ничего не вкачивается на освободившееся место.

Да.

Поставила себе зарок: пока не напечатаю — на свет не выйду. Кроме как за пищей первой необходимости.

Барабанила по клавишам от всего сердца. От всей женской души.

В конце концов, я сделала для Эллочки главное — у нее теперь есть отличный преподаватель, есть твердая надежда на поступление в художественную школу и далее — в вуз или среднее специальное учебное заведение.

Пусть она пока не может оценить. Мне ее оценка не требуется.

Миша не оценил, и она не сможет. Такова судьба матери.

И вот барабаню я и барабаню: то наподобие азбуки Морзе, то как-то еще фигурно. И в моей голове растет мысль: «Не может быть, чтобы столько времени ничего не приходило из Остра. Что-то не так. И Миша про Остер не спрашивает. Шлет записочки с обратным адресом „Мурманск, до востребования“.»

И тут я понимаю закономерность.

Ключи от почтового ящика у меня и у Эллы. Я ей специально дала, чтобы у нее была обязанность по семье. Так как мне на почту стало с определенного момента плевать, я к ящику не приближалась. Элла выхватывала газеты и прочее рано утром, это у нее было вроде спортивных занятий на скорость. Так по лестнице громыхает ножищами своими, что весь подъезд перебудит. И Мишины письма мне отдавала всегда распечатанными.

Говорила:

— Не утерпела, разорвала аккуратненько. У Миши жизнь прекрасная. Плавает и плавает. А мне в школу плестись каждое утро.

Тут я бросаю печатание на полуслове, нарушаю свой священный зарок и — на Якиманку.

Элла еще в школе, на продленном дне. В квартире пусто. Только слышно, как часы тикают в комнате Марика. Вразнобой. Каждые по-своему. Постояла, послушала — не послушала, а немного собралась с мыслями и поехала к Элле в школу.

Она как раз выходила. Зима, а она без шапочки, шарф через плечо перекинут.

Мальчик, наверное, старшеклассник, несет ее портфель. Она на него смотрит влюбленными глазами. Он на нее — свысока. Но по-доброму.

Да. Первая любовь.

Вот, всех любят. И красивых, и всяких на первый взгляд. Но, между прочим, разница в возрасте опасная.

Говорю вежливо:

— Эллочка, здравствуй. Я за тобой.

Элла удивилась:

— Что случилось? Мы в кино собрались с Женей. Правда, Женя?

Мальчик смутился.

Я говорю:

— Ничего, в другой раз сходите.

И решительно забираю у Жени Эллин портфель. Он посмотрел-посмотрел, пробормотал извинения и побежал себе.