Мухаммед Хайкал - Зейнаб

— А я слыхала, — вмешалась в разговор двоюродная сестра Азизы, — что сторожу при плантации финиковых пальм, дядюшке Гяду, явился злой дух в образе осла, взнузданного и оседланного. Старик вскочил на него верхом и воткнул ему в плечо толстую иглу, служившую для сшивания рогожи. И после этого злой дух, укрощенный и присмиревший, повез его в Каир, Танту и Мансуру.

Разговор оживился. Женщины стали рассказывать о джиннах, которые кличут людей по имени, а когда те подходят, хватают их и скидывают в заброшенные колодцы или пропасти. Спастись от них можно, надо только прочесть суру Корана, начинающуюся словами: «Скажи: он аллах един». Зашла речь и о джинне зара, изгоняющем из людей злых духов, — о том джинне, которому самые красивые женщины дарят дорогие подарки. В общую беседу вступила и Азиза. А Хамид сидел молча, лишь время от времени выражая свое удивление жестами и мимикой.

Время летело незаметно. Почувствовав наконец, что он засиделся, Хамид стал прощаться. Он вышел на улицу успокоенный, чрезвычайно довольный тем, что видел Азизу, и в особенности тем, что, весело смеясь над словами подруг, она то и дело обращала на него свой взор. Когда их взгляды встречались, он опускал глаза, уверенный, что и она испытывает то же волнение, ибо губы ее при этом чуть вздрагивали. Это был трепет, который обычно охватывает нас, когда в присутствии посторонних мы встречаемся взглядом с предметом своей любви. В таких случаях нам всегда кажется, что посторонние догадываются о том, что творится в наших душах, и ревниво следят за нами.

Хамид так и не отдал своего письма. Только выйдя из комнаты, он вдруг нащупал его в кармане. Как же передать его Азизе? Опыт говорил, что не стоит пытаться сделать это самому. Ведь Азизу постоянно окружают женщины. Не отдавать же письмо при них! Правда, большинство этих женщин неграмотны. Однако они непременно захотят узнать, что написано в письме. Но, с другой стороны, не так‑то легко доверить письмо чужому человеку. Ведь тот тоже рискует попасться с этим письмом. И тогда все узнают, что Хамид влюблен, а это позор, величайший позор!

«Да, вся жизнь — от начала и до конца — непрерывная цепь тягот и забот, — размышлял в тоске Хамид. — И если мы не будем украшать ее своими мечтами, она станет горше полыни. Ибо даже небольшое отклонение от мира мечты к реальности неминуемо повергает нас в пучину бед. Для такого человека, как я, лучше пребывать в мечтах как можно дольше. Я хочу, чтоб осуществилась только одна из них. Как люблю я эту девушку, как давно тоскую по ней! Она хоть и сестра мне, а я даже на краткий миг не могу остаться с нею наедине. Проклятие этой жизни, томительной и унылой! А что ждет нас в старости, коли окажутся погребены наши юношеские надежды? Смерть — избавительница? Да, мы вернемся в небытие, из которого вышли, — бессмертное небытие вечности!

Ах, зачем я так убиваюсь, так страдаю? Если не суждено мне насладиться взаимной любовью, то ведь существует же в мире утешение! Разве не могу я подарить ласковым словом влюбленную в меня поденщицу с открытым лицом или запечатлеть поцелуй на розах ее щек. Да, именно эти девушки и являются для нас сладостной заменой тех сдержанных, скрытых под чадрой женщин, которые даже человеку, отдавшему им свое сердце, не могут сказать: «Я люблю тебя!»

В самом деле, разве в красивой дочери природы, с ее крепким и сильным телом, с ее открытым взором, проникающим в самую глубину наших сердец, не заключено очарование, которое заставляет нас забыть про чопорных затворниц? Пренебрегать этим — глупость! Феллашка ведет постоянную борьбу с тяготами жизни, и это закаляет ее, дает ей опыт, свежесть, вместо томной бледности женщин — затворниц, щедрость и красоту души и, ко всему этому, целомудрие из рода в род».

Хамиду захотелось тотчас убежать в поле и в час полуденного отдыха шутить и веселиться с деревенскими девушками, — отомстить этим праздным жеманницам под чадрой.

Но в чем, собственно, состояла вина Азизы? Разве она сама придумала для себя это покрывало? Разве по доброй воле согласилась на унижение, в котором пребывает вместе с другими, разве не была подготовлена к этой участи со дня своего рождения? Какую трогательную любовь и нежность источают глаза ее, устремленные на него! Ведь она — он убежден в этом — тоже мечтает остаться с ним наедине, дотронуться до его руки, посмотреть на него долгим взглядом, который будет красноречивей любых слов. Нет, это не она, а он изменил своей любви! Это он собирался нарушить обет, намереваясь любезничать с деревенскими простушками, отдать на поругание свое достоинство! Он недостоин любви, этого благородного чувства, наполняющего сердце величием и целомудрием, он осквернил свою душу и тело!