Мухаммед Хайкал - Зейнаб

Однажды, когда работники возвращались с дальнего поля, Хамид подошел к Зейнаб и повел с ней обычную беседу. Чувство неожиданной радости охватило его, пока он слушал девичьи речи в этот сумеречный час, когда все предметы так зыбки, еле различимы. Внезапно он обнял ее за талию и привлек к себе. На мгновение она отдалась его порыву, но едва ощутив на своих губах его горячий поцелуй, вся сразу как‑то сжалась, отпрянула и, обернувшись назад, прошептала:

— Нас может увидеть сестра! Она расскажет родителям!

Хамид почувствовал, как дрожь охватила все его существо. Сначала это был трепет желания, но через несколько секунд Хамид уже дрожал от страха и боязни уронить свое достоинство. Ему показалось, что на него сейчас низвергнется гнев его предков. Ах, какой позор! Лицо его залила краска стыда. Он немного отошел от Зейнаб и за всю дорогу не сказал ни единого слова. Интересно, смолчит ли Зейнаб или расскажет о том, что было, родителям? Эта мысль не давала Хамиду покоя. Дойдя до деревни, он повернул к кофейне и там, в компании завсегдатаев, выпил чашечку кофе и только тогда немного успокоился.

А Зейнаб? Что чувствовала прекрасная Зейнаб? Этот поцелуй словно осветил ее душу ярким светом. Он погрузил ее в мир мечтаний. Как бы ни содрогалось сердце девушки при мысли потерять свою честь, но до тех пор, пока она надеется, что любовь ее пребудет в тайне, не станет предметом пересудов, природа в ней и стремление к продолжению рода всегда сильнее, чем страх перед общественным порицанием. В глубине души человек судит о своих желаниях и страстях с точки зрения их естественной целесообразности: голодному необходима пища, жаждущему — вода и так далее. Когда же дело доходит до поведения в обществе и соблюдения общепринятых приличий, человек по‑другому смотрит на требования природы и позволяет себе только то, что приемлет его окружение. Поэтому он постоянно лицемерит, то в большей, то в меньшей степени, в зависимости от пределов свободы, которую предоставляет ему среда.

Хамид не перестал ходить на поля, не отказался от прогулок и бесед с Зейнаб по пути домой, однако в разговорах с ней стал сдержаннее, осторожнее. Она же ни о чем не подозревала и, по‑видимому, не замечала перемены в его отношении к ней. Вовсе не будучи жеманной, она все же была слишком застенчива и горда, чтобы совсем потерять голову, как это частенько бывало с ее подругами. После того случая Хамид позволил себе поцеловать Зейнаб еще несколько раз. Однако поцелуи уже не вызывали в нем прежних опасений, и он даже подумывал: «Что особенного в том, что юноша целует девушку, которая ему нравится?»

Наступила осень, а с нею и подошел конец летним каникулам. Хамид вместе с братьями уехал в город ц через месяц с головой погрузился в учебу. Воспоминания о деревне, о тамошних событиях и людях стерлись с его памяти. Лишь изредка, когда кто‑нибудь приезжал оттуда, Хамид взволнованно расспрашивал о деревенских новостях, о своих знакомых. Помнил ли он Зейнаб? Или она, как и все другие, затерялась в лабиринте его памяти до поры до времени? Ощутила ли Зейнаб после отъезда Хамида смысл слова «разлука», или будни отвлекли ее от раздумий о минувших днях?

Отъезд Хамида как бы положил конец сближению молодых людей. Прошлое было предано забвению, каждый был занят самим собой, своей работой и близкими. Оставаясь в одиночестве, Хамид иногда вспоминал деревню, зеленые посевы, тихие пруды и широкие поля, пересеченные каналами, по берегам которых росли деревья в своих пышных зеленых одеяниях. В одном месте валялись забытые кем‑то мотыга или серп, в другом, издавая жалобный стон, медленно вращались водяные колеса. На всю эту мирную жизнь с безоблачного синего неба взирало сверкающее солнце. А после заката наступало царство ночи, на небосводе светились жемчужины-звезды и нежный ветерок навевал спящим людям счастливые сны. И тогда невольно вспоминал Хамид о Зейнаб и ее подругах.

А Зейнаб? Что делала она? Для нее день тянулся за днем, похожий один на другой, следовавший в своем неторопливом течении по пути вечного бытия, несший ее вместе с мечтами, чтобы передать таким же точно новым дням. А она ждала тот необыкновенный день, когда сбудутся ее надежды. Время текло, а она все обращала свои взоры к будущему. Но наступало и это будущее и превращалось в прошедшее, приумножая древность человеческого бытия.

Злаки все собраны. Поредели зеленые травы: земля, готовясь к приходу зимы, обнажилась. Лишь поля клевера, по‑прежнему зеленые, расстилались до самого горизонта. Не слышно стало голосов, не видно людей. Земля отдыхает, и природа на время дает отдых животным. Скот мирно пасется на лугах. Время от времени животные поднимают головы и кричат, заполняя трубными, ликующими звуками притихший мир. С неба им вторят птицы: серые ката [9] Ката — разновидность куропатки. и серебристые горлицы. Их нежное, мелодичное пение предвещает покой и умиротворение зимней поры.