Эльза Моранте - Андалузская шаль и другие рассказы [сборник рассказов]

Сестра Мария Лючилла, третья из монахинь, распоряжалась на кухне и занималась прочими хозяйственными делами. Она была невысокого роста, полная, круглолицая, ходила вразвалку, как курица, и за ней всегда следовала вереница домашних запахов. Сестра часто краснела от смущения, у нее были голубые глаза, алые губы и пухлые щеки, шершавые от работы руки с короткими пальцами, а на тыльной стороне ладони — пять ямочек. Она часто смеялась, и тогда ее двойной подбородок мягко колыхался. Плакала она тоже часто, и лицо ее принимало поистине драматическое выражение. Именно Мария Лючилла тайком шила для Антонии прекрасные небесно-голубые рубашки и вышивала на них, например, белых голубок с красным клювом или цветы, как правило лилии с тонкими желтыми тычинками.

— Ой, какие милые голубочки! — всплескивала руками Антония. — Какие милые лепестки!

— А ты их носи, — советовала сестра Мария Лючилла. — Черные платья и грубые башмаки — это, конечно, правильно… Все их видят, по ним о тебе судят, о твоих добродетелях. А вот рубашку кто видит? Никто, кроме нашего Господа Бога. Ну и какой грех, если ты будешь носить под монашеским платьем красивые рубашки? Наоборот, Он будет рад, Ему приятно любоваться такими нарядными вещами, которые носят в Его честь. Смотри только, чтобы не прознала мать Керубина.

Такова была жизнь Антонии среди монахинь. Однажды, занимаясь уборкой, она разбила святую лампаду. Мать Керубина строго наказала ее. Разгневавшись, она обвинила Антонию в оскорблении небес и, как всегда, заперла в часовне, с упоением произнеся свой приговор.

— Останешься здесь на весь день! — выкрикнула она. — Выходить будешь только на службы. Молись, дочь моя, молись!

Часовней служила квадратная комнатка, оштукатуренная, со сводчатым потолком, стрельчатое окошко которой выходило в садик. На оконном витраже художник изобразил трех ангелов, поднимавшихся друг за другом по лестнице, — у одного была труба, у другого — арфа, а у последнего — мандола. Все трое шли босыми, и у всех были гладкие золотые волосы. Ангелы различались только одеждой: на первом — платье цвета опавшей листвы, на втором — красное, а на третьем — темно-синее. Пробиваясь сквозь витраж, солнечный свет радугой ложился на белый потолок и льняные покровы алтаря. Лучи совершали свое тихое, дивное таинство, они льнули к серебряным дарам и фиолетовым гиацинтам так пылко и целомудренно, что Антония, глядя на них, забывала обо всем, окутанная мягким, благостным сиянием.

Словно в забытьи, Антония не преклонила коленей, но села на резную молельную скамеечку и, чтобы развеять тоску одиночества, стала рассматривать ангелов. Ей казалось, что с минуты на минуту произойдет чудо, небесные музыканты заиграют по-настоящему, и она весь день проведет в радости. Наверное, отблески солнечного света уже услышали эту музыку, вот и танцевали такие счастливые… От этой мысли долго сдерживаемые слезы стали сбегать по ее щекам, и Антония, объятая сладостной печалью, собралась было плакать долго и безутешно, но вдруг прозвенел колокол, зовущий на вечерню. Звон плыл снизу, будто со дна темного, мерцающего озера. Антония изумилась, что время пролетело так незаметно. Казалось, черная сутана матери Керубины только что исчезла за дверью. Она проглотила последний всхлип, вытерла слезы и отправилась на службу.

Большую церковь из серого камня, торжественную и прекрасную, еще освещало солнце. На молельных скамьях истово и молча крестились люди. Священник в богатом, расшитом золотом облачении тоже молчал и, повернувшись лицом к алтарю, воздевал к куполу руки. Антония направилась к самой красивой скамье, покрытой алой парчой с белоснежными кружевами, — эту скамью обычно использовали при венчании, и, склонив голову, молитвенно сложила руки. Оглядевшись вокруг, она увидела, как через боковую дверцу вошла сестра Аффабиле. Высокая, статная, с сосредоточенным лицом, она несла тяжелую золотую дарохранительницу, покрытую холстом. Как обычно, она шла медленно, плавно, словно задумавшись. Вот она приблизилась к Антонии, слегка склонилась к ней и, глядя на нее серьезно и загадочно, поманила рукой. Девушка сразу подчинилась и последовала за ней через боковой неф.

Они вошли в ризницу, и сестра Аффабиле тихо сказала: «Вот она», и, опустив ресницы, тут же исчезла. Антония робко поклонилась и улыбнулась сидящему за столом господину, который, видимо, ожидал ее.

Это скорее был не господин, а юноша, одетый в поношенное платье, но господином я назвала его потому, что хотела передать то чувство благоговения и радости, какое охватило Антонию, едва она увидела его.