Сулейман Файяд - Живой мост

— Необычный случай вторгся в мое застывшее бытие. Однажды, сразу после июньской войны, я с друзьями поднимался в машине к перевалу Талаат аль‑Лабан, что по дороге из Наблуса в Рамаллах [16] Наблус и Рамаллах — иорданские города, оккупированные Израилем в июне 1967 г. . Когда мы миновали первый поворот, я невольно вскрикнул. У меня задрожали и голос и руки, державшие руль. Я принялся сбивчиво объяснять друзьям, находившимся со мною в машине: «Вот уже двадцать лет я вижу во сне изгибы этой спиральной дороги, этот сиреневый перевал! Я помню на нем каждый поворот. Их четыре, можете пересчитать. Эти вершины с вытянутыми склонами окаймляют зеленую долину. Их десять, сосчитайте. Этот чистый воздух. Этот аромат. Я узнаю его! Я вдыхаю запах, который был со мной всю мою жизнь. Я знаю это место!»

Ах вот оно что! Только теперь я, кажется, начал понимать, зачем этот несчастный пришел ко мне через двадцать лет. О друг моей юности, как жестоко обошлась с нами судьба! Прости мне мои сомнения! Я был готов расцеловать его. Но он, не поняв моего порыва, продолжал свой рассказ:

— После моих настойчивых просьб друзья согласились остановиться у последнего, четвертого поворота. Мы вышли из машины, чтобы подышать воздухом и насладиться видом гор у благодатной долины. Горы и равнина так густо поросли миндальными деревьями, что повороты дороги казались гирляндами из цветов миндаля. Мне хотелось преклонить здесь колена, в глазах закипали слезы. Во мне бушевала буря, будто я вновь возвратился к радостным дням моей юности, к изумрудным лугам моей первой весны. Я не только отчетливо видел их, но, казалось, жил в них, вдыхая их аромат. Однако товарищи стали торопиться и очень скоро вернули меня к действительности. Один потребовал сейчас же ехать дальше, ибо в нашем пропуске не было разрешения на остановку в Талаат аль‑Лабане, другой начал рассказывать всякие непристойные анекдоты, благо мы находились вдалеке от своих жен и учеников.

Во время всего пути до Рамаллаха, а потом до Иерусалима и Вифлеема я непрестанно думал об этом удивительном чувстве, которое я испытал, и, напрягая память, старался вспомнить, что же произошло со мной на этом перевале в годы юности. Но тщетно. На обратном пути, когда мы спустились с перевала, один из моих товарищей положил руку мне на плечо и сочувственно сказал: «Этот перевал очень похож на Талаат аль‑Абхарию, что на пути из Назарета в Хайфу. Может быть, ты их спутал?» И у меня словно камень с души свалился. Я вспомнил, что действительно лет двадцать назад мне приходилось постоянно, по два раза в неделю, ездить в Хайфу, где я давал дополнительные уроки в одной из средних школ, и проезжать через Талаат аль‑Абхарию. Однако сомнения остались: если исходить из моей раздвоенности, то перевал Талаат аль‑Абхария подсознательно всегда связывался мною с Талаат аль‑Лабаном.

«Что он за человек! — думал я. — Или он пытается заглушить в своей памяти воспоминания, которые не дают ему покоя? А я‑то считал, что сердца подобных людей становятся каменными и не чувствуют угрызений совести. Видимо, это не так. Передо мной человек, который не может убить ни свою память, ни свою совесть. И все же, зачем он рассказывает мне это?»

— Ты помнишь, — продолжал между тем мой приятель, — что еще со школьной скамьи у меня было много знакомых и друзей на западном берегу Иордана: преподаватели, юристы, врачи, деловые люди, политики и даже один министр. Теперь, после войны, когда западный берег захвачен Израилем, я посетил их всех. И опять они стали частью моей жизни, как это было двадцать лет назад. Раньше я думал, что они забыли обо мне или стыдятся былой дружбы, что они вообще отрезали всех нас от древа своей жизни, как отрезают сухие ветви, чтобы помочь дереву расти.

— Но ведь мы‑то живая ветвь!

— Ты прав. Вначале, прежде чем пойти к ним, я долго колебался, будучи совсем не уверенным в радушном приеме. Однако старая дружба возобновилась. Я узнал, что они издали следили за нашей жизнью здесь, в Израиле. В течение последних двадцати лет я замкнулся в узкой раковине повседневных дел. Они, оказывается, прекрасно знают об этом и оправдывают мое поведение. Теперь я воспрянул духом. Мне даже кажется, что я стал выше ростом. Вот я и говорю, что старые друзья вновь стали самым дорогим в моей жизни.

— Поэтому сегодня вечером ты открыто пришел ко мне?

— А разве я могу посетить тебя тайно?

— И пришел только для того, чтобы рассказать все это?